Подлетая к райскому лугу, мы заметили Магида из Дубно. Он шел задумчиво. На лугу пасся Шорабор. Магид из Дубно подошел к нему. Он погладил Шорабора и сказал:
— Вот тебе я и расскажу притчу. Это отличная притча, с золотой моралью. Жил-был царь, и было у него три…
XIV.
У райского фотографа ангела Зейдла
После великого парада и великого застолья в раю началось великое похмелье. Праведники немного перебрали. Они несколько дней ходили с мокрыми полотенцами на головах.
Один Шимен-Бер проснулся на следующее утро как огурчик. Он даже забыл, что обещал фонарю жениться на нем.
Но прочим далеко было до Шимен-Бера!
В рай вернулись нудные дни, похожие друг на друга. Один — на другой, другой — на десятый. Праведники молились три раза в день, их жены расхаживали в драгоценностях. Бедные ангелы тянули лямку, богатые натягивали вожжи. Шорабор пасся на райском лугу.
Нудные-пренудные райские дни.
Каждый четверг в раю был базар[106], деревенские ангелы привозили из окрестных сел всякие припасы: яйца, масло, овощи, зелень, а главное — кур, гусей, уток и молочных телят. Базарный день был самым ярким днем райской недели.
После всего, что мы пережили, базарные дни тоже казались нам бледными. От всего в раю нас разбирала зевота.
Я не знал, куда себя девать, Писунчик и подавно. Мы слонялись по райским улицам и бульварам, как чужие. У Писунчика хоть причина для тоски была: он тосковал по дочке ангела-лесничего из православного рая. А у меня что?
Мы снова ходили в хедер к геморе-меламеду Меиру-пархатому. Плетка свистела над нашими головами. И так день за днем. Мы потихоньку молили Господа, чтобы Шорабор снова сбежал и для нас нашлось занятие.
Но Шорабор не сбегал. Он спокойно стоял на райском лугу, пасся и прибавлял в весе. Страдания, перенесенные им в православном раю, послужили ему уроком раз и навсегда.
И дни были нудными, как жвачка Шорабора.
Писунчик ходил как в воду опущенный. В эти нудные дни его тоска стала острее, мучительнее. С ним заговаривали — он не отвечал, на него кричали — он вздрагивал, будто очнувшись: а? что? Совсем чокнулся.
Геморе-меламед Меир-пархатый однажды окликнул его во время занятий:
— Писунчик, что у нас на сегодня?
Писунчик будто проснулся.
— Что… ребе, что…
Геморе-меламед разозлился. Его глаза сузились. Он взмахнул плеткой.
— Что, что! Лучше посмотрим-ка, что у тебя в руке, балбес.
Писунчик не хотел разжимать руку. Меламед с воплями разжал ему руку и ухмыльнулся.
— И это все, засранец? Женский локон. Хм… Хм… Чей бы это мог быть… Поразмыслим. У твоей мамы волосы черные… У твоей сестры… Хм, хм… А эти русые… Так-так, значит, ты играешься с волосами шиксы и поэтому не знаешь, что у нас на сегодня.
Писунчик покраснел. Ребе повертел локон, понюхал его, попробовал на зуб и вдруг сказал:
— Писунчик, ложись!
Писунчик кричал, плакал, вопил, но это ему не помогло. Геморе-меламед его выдрал, при этом припевая:
— Будешь знать, как с волосами шиксы играться, засранец… двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Будешь знать, как всякую дрянь в руки брать… пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…
Ребе сел на место. Локон он завернул в клочок газеты, сделал из этого клочка самокрутку и закурил.
— Хорошая папироса… У-ва, у-ва. Давно не курил такой вкусной папиросы.
Писунчик не отрываясь смотрел, как становилось дымом то, что подарила ему Анеля.
Дым проскользнул в окно и растаял. Писунчик сжал зубы и в душе поклялся отомстить. Он с ним за это посчитается, с этим разбойником, геморе-меламедом Меиром-пархатым, так посчитается, что тот его всю жизнь будет помнить. Несколько дней Писунчик не ходил в хедер. Я очень скучал по нему. Может, он заболел? — подумал я и отправился к нему домой.
— Где Писунчик? — спросил я.
— Что значит где? В хедере, — ответила мне мама Писунчика Хана-Двойра.
Я сразу же понял, что мой друг ничего не рассказал дома. Маме он говорит, что идет в хедер, а сам слоняется где-то по улицам и бульварам.
На шестой день он пришел в хедер. Его лицо сияло. Он отозвал меня в сторону и прошептал на ухо:
— Знаешь, Шмуэл-Аба, ангел Аминадав-почтальон принес мне сегодня письмо.
— От кого, Писунчик?
— Ты что, дурачок, не понимаешь? От нее, от Анели.
— Из православного рая?
— Мне повезло, Шмуэл-Аба. Когда ангел-почтальон принес мне письмо, как раз никого не было дома. А то бы меня выдрали. «Что это еще за письма из православного рая, так-растак?»
106