— Серебряный годес[120], шелковые чулки моей старшей дочери и свадебное платье моей племянницы.
— Качели из сада, носовые платки, табакерку и ночной горшок, не рядом будь помянут.
Праведники перечисляли, жены им помогали, а райские полицейские записывали. Важная вышла покража. У всех что-нибудь да пропало.
Составление списка украденного заняло целый день. Праведники были так расстроены, что забыли о дневной молитве.
— Следует схватить турок, — сказал праотец Авраам начальнику райской полиции.
Начальник подкрутил усы, будто говоря: «Вы, реб Авром, великий праведник, но что касается воровства, мне лучше знать».
Кто-то назвал имя ангела Шимен-Бера. Начальник полиции навострил уши:
— А что там такое с Шимен-Бером?
— Шимен-Бер всю ночь пил с турками. Утром он собирал деньги с ангелочков, которые пришли посмотреть на фокусников.
— Ага! — взмахнул крыльями начальник полиции и подкрутил ус. — Ага!
Это «ага» он повторил раз десять. После чего приказал привести к нему ангела Шимен-Бера.
Двое ангелов-полицейских отправились за ним. Шимен-Бера они нашли мертвецки пьяным в шинке «У праведника Ноя». Он еле держался на ногах.
Начальник полиции взял его в оборот и грозно сказал, что ему ничего не поможет и что он, начальник полиции, советует ему сию же минуту сказать, где турки.
Ангел Шимен-Бер стал клясться, что ничего не знает, что ни о чем плохом он не думал. Турки поставили ему водки, он и выпил. Кстати, пусть полиция ему скажет, в какой райской книге записано, что нельзя пить водку, если ее поставил турок.
Начальник полиции прикрикнул на него и сказал ему коротко и ясно, что такие штуки с ним не пройдут. Он на этих делах собаку съел: Шимен-Бер — пособник воров, он в сговоре с турками, улика — то, что он собирал деньги с ангелочков, а это ему поручили турки.
Шимен-Бер взъярился. Он заорал таким голосом, что праведники в соседних домах чуть Богу душу не отдали. Пусть говорят, что он пьяница, ладно, но что вор, вор — кто скажет ему, что он вор, тот у него узнает!
Шимен-Бер схватил начальника полиции за грудки и так долго тряс его, что тот потом еле смог перевести дух.
— Вор, говоришь, охальник! — кричал Шимен-Бер. — Я тебе, ублюдку, крылья переломаю, я тебе… я тебе…
Шимен-Бера едва отодрали от начальника полиции. Ему связали крылья и повели в райскую кутузку.
На следующий день его отпустили. Шимен-Бер стоял на своем: он думал, что это просто турки. Откуда ему было знать, что они воры, негодяи? Он только хотел стаканчик пропустить, и откуда ему было знать, что это кончится покражей.
У праведников царил полный мрак. Спали на голых матрасах, ели руками и глотали слезы.
Полиция вынюхивала, обыскивала. Каждый день составлялся новый протокол. У ангела Хоне в писчебумажной лавке уже не хватало бумаги, а воров так и не схватили.
— Чем же это кончится? — спрашивали праведники у начальника полиции. — Пропало краденое, пане начальник?
Начальник полиции крутил усы и хитро усмехался:
— Что значит пропало? У райской полиции ничего не пропадет.
— Сколь веревочка ни вейся… — заключил один из праведников.
И снова стали искать, разнюхивать, расследовать, арестовывать подозреваемых, отпускать их и арестовывать других.
Чем кончилось дело о покраже, схватили воров или нет, я сказать не могу, потому что через несколько дней мой друг Писунчик сообщил мне, что Шимен-Беру поручили отправить меня на землю…
Я замолчал. Раввин напротив меня сидел будто высеченный из камня. Даян — с выпученными глазами. Богач реб Мэхл Гурвиц не мог найти слов, чтобы выразить свое удивление моим рассказом о рае, и наконец произнес:
— Зондер… Зондербар!
Мой папа сидел опираясь локтями о стол и смотрел на меня большими, удивленными глазами.
— Странный какой-то этот рай, — сказал раввин. — Есть там и дураки, и разбойники, и воры, ой горе мне. Как же это может быть, мальчик? Что-то мне не верится, что все тобой рассказанное — правда.
— Все, что я рассказал, правда, я своими глазами все это видел.
— Может, это все воображение, — сказал даян. — Тебе это все привиделось, а ты думаешь, что это правда. Как же это можно представить, чтобы праведникам приходилось спать на голых матрасах, а их женам не во что было поставить субботние свечи, потому что у них украли подсвечники?
— Может, все-таки воображение, — очнулся раввин, как пьяный на сеновале.
— Это не воображение, уважаемые, а чистая правда. Может, это ваш рай, каким вы его себе рисуете, — воображение, выдумка. А тот рай, откуда я пришел, настоящий, и пусть у него есть изъяны, но все равно он прекрасен. Поэтому-то я тоскую по нему и готов, если позволят, вернуться обратно.
120