— Не понимаю, в кого это у Ханны, — закатила глаза Селия. — Я никогда не любила сказки. Да и вообще книги не любила. Вечно пытаются тебя чему-то учить. — Она рассмеялась, показывая безупречные зубы.
Этот смех разил мужские сердца на сотню шагов вокруг, и многие действительно успели влюбиться в Селию, пока она не отдала предпочтение своему мужу.
Роза уже не в первый раз задавала себе один и тот же вопрос: почему именно Джеффри?
Из-за нехватки мужчин в Союзе сестре Розы, как и всем остальным женщинам, приходилось встречаться с мужчинами на несколько десятков лет старше себя. Занудный, лишенный юмора, лысеющий в свои сорок пять Джеффри во время учреждения протектората работал в бухгалтерской фирме и, поскольку никогда не брал в руки оружия, получил преимущество при поступлении на службу новому режиму. В его жизни практически ничего не изменилось, и, если Джеффри и питал неприязнь к поставленным над ним иностранцам, его невыразительное от природы, тестообразное лицо служило превосходной ширмой. Не говоря уже об усах щеточкой, которые он, как и многие другие, отпустил в подражание Вождю.
Поужинать или иногда потанцевать с Джеффри — это еще можно как-то понять, но выйти замуж за него, за этого мужчину, который теперь походил больше на троюродного дядюшку, чем на мужа? Ежедневно выслушивать его нелепые мнения, сдобренные застарелыми предрассудками. И как только Селия такое выносит?
Стоило Розе об этом подумать, как хлопнула дверь и появился сам Джеффри. Вручив грете портфель и зонт, он подошел к женщинам, чтобы наградить их кисло пахнущими поцелуями.
— Роза. Рад тебя видеть. Давно пора пригласить вас на ужин.
Роза прекрасно знала, что он имеет в виду. С одной стороны, он презирал ее за сожительство с Мартином Кройцем — женатым мужчиной, с другой же — никогда не помешает иметь родственника, пусть даже неофициального, со столь впечатляющими связями. Она представила себе Джеффри во главе стола, с сальной улыбочкой ковыряющего во рту зубочисткой и поправляющего приборы, готового на все, лишь бы повыше вскарабкаться по социальной лестнице. И Мартина, безупречно корректного, флиртующего с Селией, смеющегося шуткам Джеффри и при этом скрывающего презрение к ним обоим.
— Роза читала Ханне сказки.
— Хм. — Джеффри извлек из усов крошку табака. — Не уверен, что мне нравятся все эти сказки.
— Они совершенно безобидны, дорогой.
— Ребенку от них никакой пользы.
— Роза читает ей самые простые, ведь так, Роза?
— Совсем простые. — Ну почему Селия всегда пытается его умаслить? — Это сказки, которые читают на идеологических занятиях.
— Не успеешь оглянуться, и она сама захочет читать, — недовольно изрек Джеффри.
Девочкам строго воспрещалось читать до восьмилетнего возраста, а когда их учили читать, то делали это гораздо более формально, ниже уровнем, чем при обучении мальчиков. Согласно введенным Розенбергом правилам, женщинам полагалось знать лишь ограниченный набор слов — в идеале, две трети от словарного запаса мужчины, — а ведь читая, рискуешь ненароком первысить норму. Это может заворожить и опьянить. Научить выражать свои мысли ярко и по-новому.
От дальнейших разговоров Розу спас вопль, донесшийся сквозь лестничные перила с верхнего этажа:
— Роза! Хочу тетушку Розу!
— Я поднимусь, пожелаю ей спокойной ночи?
— Мы так не делаем, Роза, — поморщился зять. — Уступать ей — значит баловать.
— О, Джеффри, ну пусть. — Селия положила руку на рукав его пиджака. — А ты пока смешай мне коктейль.
Когда Роза вошла в спальню Ханны, маленькая девочка с торжествующим видом сидела в постели с плюшевым мишкой в руках, а остальные игрушки выстроились полукругом по росту, с гладко расчесанной шерстью, блестя глазками-пуговицами. Селия, с ее любовью к оформлению, сделала из спальни мечту маленькой девочки: полосатые обои, яркий узорчатый ковер перед камином, белая детская мебель.
— Почитай еще сказку, Роза.
Роза уселась на низкое кресло с ситцевой обивкой у детской постели и открыла томик сказок братьев Гримм.
— Что же нам почитать? «Спящую красавицу»?
— Нет.
— «Золушку»?
— Нет.
— «Гензель и Гретель»?
— Нет, — Ханна в предвкушении откинулась на подушку. — Почитай мне свою. — И засунула большой палец в рот.