— Милые чулочки. И где ты только их достаешь.
— Это «Аристок», — нейтрально ответила Роза.
— Ну, как дела у Мартина? — В голосе Селии звучали хитрые, почти сладострастные нотки, как если бы она заочно наслаждалась романом Розы.
Роза подумала, что сестра гораздо больше наслаждалась бы сожительством с Мартином, чем она сама. Селия всегда отличалась подчеркнутой женственностью и обожала наряды. В Союзе мода стала еще важнее, поскольку возможность экспериментировать осталась только у гели. Нормы одежды для всех остальных каст значительно урезали, и соревноваться в цветах и фасонах стало уделом элиты. Несмотря на дефицит, из-за которого на смену кожаным туфлям пришли пластиковые, а натуральным тканям — синтетические, гели копили талоны и неустанно штудировали глянцевые журналы мод.
Роза, как и другие женщины, знакомые с высокопоставленными мужчинами, могла себе позволить разнообразить гардероб подаренным кружевным бельем и нейлоновыми чулками и часто передаривала их сестре. Селия, благодаря врожденному таланту к шитью, вышивала сложные узоры из бисера по ярким фиалковым, персиковым, фисташковым и розовым тканям, шила цветастые юбки, расшитые узорами блузки и ниспадающие вечерние платья из эрзац-атласа.
Все эти усилия, впрочем, пропадали втуне: подслеповатые престарелые друзья Джеффри по гольф-клубу, с их угасающим либидо, вряд ли могли их оценить. Ирония судьбы: это Селия наслаждалась бы вечеринками, приемами и ужинами, а Роза всегда чувствовала себя неловко на публике в обществе Мартина.
— Завтра мы ужинаем в «Савойе».
— «Савой»!
— Он постоянно туда ходит. Для него это как рабочая столовая.
Когда появился Союз, немцы первом делом заняли все лучшие отели. Представители СС забрали «Ритц», абвер — «Дорчестер», а «Гросвенор Хаус» отошел Администрации протектората. Иоахим фон Риббентроп с женой, жившие в Лондоне в 1936 году, когда он служил послом в Англии, захватили «Кла-ридж». Министерству культуры, стоявшему ближе к концу очереди, достался «Савой», и в последний год Роза часто бывала там на обедах и ужинах. К кофе в ресторане подавали мятные шоколадки в золотой фольге, и она всегда прятала их в сумочку для Ханны.
— Очень романтично, — протянула Селия.
Роза пожала плечами.
— Не особенно. Скорее всего, будем говорить о работе.
— И только? Ты уверена?
— Ты это к чему?
— Роза, тебе уже двадцать девять, а детей нет. Мы надеялись, у тебя как-то срастется с тем журналистом. Лоуренсом.
Лоуренс Прескотт — известный журналист «Таймс» — благодаря своей щеголеватой наружности и относительной молодости пользовался популярностью среди гели в Министерстве культуры. Роза целый год ходила вместе с Лоуренсом на закрытые показы для прессы и ужины. Он даже познакомил ее с родителями. И все же она всегда чувствовала себя с ним не в своей тарелке. Возможно, дело было в том, что создавалось впечатление, будто Лоуренс, как все журналисты, постоянно записывает все, что она говорит, чтобы сослаться на это когда-нибудь потом.
— Джеффри беспокоит твое положение. Мы оба удивляемся, почему к тебе еще не приходили из Управления по делам семьи.
К Розе приходили. В один прекрасный день несколько месяцев назад, когда она вернулась домой с работы, они ждали под дверью. Мужчина и женщина в сине-красной форме АСК — «Амт фюр Социаль унд Киндерполитик» — Управления социальной и детской политики. В просторечии АСК называли «Ассоциацией сопливых киндеров». Англичане любили давать всему шутливые названия: насмешки над жуткими учреждениями щекотали самолюбие, позволяя чувствовать себя немного независимыми и создавая иллюзию превосходства.
Агенты АСК принесли с собой пачку анкет и завуалированные угрозы, связанные с неудовлетворительным семейным положением Розы. Ей запомнился завистливый взгляд, которым приземистая лени с бородавкой на подбородке обводила ее комнату, изрекая стандартный набор запугиваний и увещеваний: «Согласно предписаниям Розенберга, взрослым женщинам положено состоять в браке. Незамужнее состояние ставит под угрозу привилегии, которые дает ваш статус. Есть очень много женщин класса один, которые с радостью въедут в такую квартиру».
— Если будешь медлить, можешь навсегда остаться одна, без детей, — проворчала Селия. — И что тогда будет? Не дай бог, тебя переклассифицируют!
Вполне возможно. Статус женщины понижается, если она совершает преступление или нарушает установленные правила, а нежелание иметь детей означает пренебрежение интересами государства ради собственных, что само по себе расценивается как асоциальное поведение. Могут переселить в жилье похуже: в общежитие с одной кухней и туалетом на несколько семей.