Тут Розу затошнило, и она, скомкав лист, бросила его в мусорное ведро.
Дом престарелых находился в Мидхерсте, в солидном эдвардианском здании с решетками на окнах первого этажа. «Ягуар» с хрустом проехал по длинной подъездной аллее, обсаженной вязами, и остановился на полукруглой гравийной площадке. Издалека доносились тарахтение газонокосилки и запах скошенной травы, между клумбами неторопливо передвигался садовник, подрезая розы.
К ним в вестибюль вышла суровая паула в белом медицинском халате и туфлях на резиновой подошве. Короткий ежик волос проглядывал из-под ее накрахмаленного чепца, а лицо было заостренным, как хирургический пинцет. Она повела их по бесконечному коридору с одинаковыми арками дверей; от выложенного елочкой паркета исходили запах мастики и еще какой-то — неясный, но неприятно-химический.
Кругом деловито сновали врачи в белых халатах. Паулы вкатывали тележки с лекарствами сквозь распашные двери, за которыми находились палаты с рядами коек и лежащими на них мертвенно-бледными стариками. Роза вздрогнула, заметив двух санитаров, приподнявших пациента и вливавших ему в рот молочного цвета жидкость из стакана — вряд ли это было молоко.
От запахов и казенных коридоров Розу охватил смутный ужас. Почему в доме престарелых зарешеченные окна?
— Мистер Рэнсом сначала немного понервничал, но доктор выписал ему нужные препараты, и теперь все хорошо, — как бы между прочим сообщила паула. Ролло тем временем завилял хвостом и, порываясь бежать вперед, натянул поводок, царапая когтями паркет.
— Удивительно, как собаки чувствуют, — заметила Селия. — Прямо рвется туда.
— Ну и пусть себе рвется. В отличие от всех остальных, — пробормотал Джеффри, с утра отказавшийся от традиционной партии в гольф с видом страждущего в пустыне, отвергающего стакан воды.
Медсестра распахнула дверь.
— Он не очень разговорчив, но любит поразмышлять. Не так ли, мистер Рэнсом?
Отец Розы сидел в кресле, уставившись в прямоугольник неба за зарешеченным окном. Он повернулся к ним не сразу. В его внешности произошли перемены, как обычно бывает в больницах, отчего казалось, что он провел здесь не неделю, а намного больше. Длинные редкие пряди волос зачесаны назад, как сам он никогда не зачесывал, щеки ввалились. Ему оставили одежду, но изъяли подтяжки и галстук. Сидел он слегка ссутулившись, с засохшей струйкой слюны из уголка рта. Отец и раньше, случалось, впадал в прострацию, и глаза его стекленели, как у манекена. Очередной припадок или все дело в новом лекарстве?
— Доброе утро, отец! — протрубил Джеффри.
Ответа не последовало.
Селия подошла к отцу и поцеловала его, а Ролло, вне себя от возбуждения, тут же вскочил передними лапами на кресло и облизал старику лицо.
— Мы привезли Ролло, — зачем-то сказала Селия.
Мистер Рэнсом отвел мутные глаза, склонился, зарывшись лицом в собачью шерсть, и Роза заметила на ней влажные пятна. Она впервые видела отца плачущим. Собственно, ей никогда не приходилось видеть плачущих мужчин, но сейчас, когда перед ней жалко всхлипывал любимый бесстрашный папа, у нее на глазах тоже выступили слезы, и она, наклонившись, прижалась лицом к его щеке. От него исходил чужой запах нестираного белья и карболки.
— Папа…
Он мягко оттолкнул ее и ворчливо проговорил:
— Многим подобает лить слезы, но только не тебе, Розалинда.
— Почему ты ее так зовешь, дедушка? — спросила Ханна. — Она же Роза.
— Лично я никогда не понимал этих имен, — сказал Джеффри с видом человека, решившего сменить тему разговора.
Роза повернулась к нему:
— Папа обожает Шекспира. Он назвал нас в честь шекспировских героинь, Селии и Розалинды.
Отец глухо проговорил:
— Весьма к месту, — откликнулся Джеффри. — Насчет небесного клира не уверен, но Роза действительно пользуется благосклонностью в высших сферах. — Он недобро ухмыльнулся. — Насколько нам известно.
— Это пьеса «Как вам это понравится», — объясняла Селия Ханне. — Немного необычная, потому что в ней не герои, а героини. Две девушки, Селия и Розалинда, убегают от двора и скрываются в Арденнском лесу, переодевшись, чтобы их не узнали. Это путешествие с приключениями.