В свое время Роза открыла для себя, что сборником «Застольные беседы» вполне можно пользоваться как справочником. Все знали, что Вождь презирает интеллигентных женщин. Женщина никогда не должна стремиться превзойти мужчину в образовании или в разговоре, не должна отстаивать свои взгляды.
— Вы говорите о политике с герром Кройцем?
Мартин? Неужели они интересуются Мартином, а не ею?
— Никогда.
— Ну ладно, ладно. Даже безобидные слухи не обсуждаете? Например, новую стрижку комиссара, или приезд Вождя, или… — он тихо фыркнул, — чудовищно низкую квалификацию высших чинов Министерства культуры?
— Нет.
Кальтенбруннер присел на край стола и решил копнуть с другой стороны. Роза чувствовала, что их разговор похож на танец. Как и в танце, в допросе нужны ритм и направление. Возможно, смысл заключается в том, что он делает шаг вперед, шаг назад, и в конечном итоге она падает в его объятия.
— На прошлой неделе вы были в Оксфорде. Что вы там делали?
Она вспомнила лицо комиссара. Никому не рассказывать. Однако никто, даже комиссар, не выше УБС.
— Мне поручили съездить в тамошний вдовий квартал и побеседовать с несколькими женщинами об их жизни.
Это, по крайней мере, правда.
Шеф УБС оскалился, словно она нанесла ему личное оскорбление.
— Поясните.
— Протектор пишет книгу о преданиях древней Англии и связях между германским и английским народами. Он хочет написать главу о суевериях, и, как он считает, за этим лучше всего обратиться к старухам.
Вполне правдоподобно. Увлечения протектора наводили тоску даже на Эрнста Кальтенбруннера.
— Почему именно Оксфорд?
— Так пред ложил комиссар.
— С кем вы там связывались, помимо фрид?
Перед ней всплыло лицо Бруно Шумахера. А потом Оливера Эллиса. Не было никаких причин упоминать ни о том, ни о другом.
— Ни с кем.
— Вы лжете? — От его мягкого голоса пробирала дрожь сильнее, чем от любого крика.
— Вы, с вашим опытом, наверняка легко отличите правду от лжи.
Тишину разорвал удар хлыста по столу.
— Не пытайтесь играть со мной, фройляйн Рэнсом! Уверяю вас, мы играем гораздо лучше, чем вы. Мы допросили сотрудников Лондонской библиотеки. Лени допустила вас в спецхран без разрешения.
Бедняжка, значит, ее уволили… Можно забыть о вечеринке в день коронации с подружками. Какие ужасы измыслит для нее Кальтенбруннер?
— Она рассказала, что вы проявили интерес к некоторым вырожденческим историческим трудам. Один из читателей, который просматривал книги, видел вас в этом разделе.
Твидовый костюм. Питер Стивенсон.
— Что именно вы там искали?
Что она могла сказать? Она и сама толком не знала.
— Я сейчас правлю «Джейн Эйр» для изучения в школах. Иногда мы пишем послесловие к книгам. Я хотела привести примеры вырожденческого отношения к женскому образованию.
В этом не было никакого смысла, но его не было и во всей политике Союза в отношении литературы, поэтому Кальтенбруннер, видимо, удовлетворился объяснением. Он резко поднялся, стряхнул несуществующую пылинку с рукава и сказал:
— Ну, хорошо. Вы можете идти.
Неужели на этом все закончится? Роза вся обмякла от облегчения и с трудом встала на ноги. Кальтенбруннер подошел к двери и, приоткрыв ее, остановился, держась за дверную ручку, словно внезапно о чем-то вспомнив. Потом снова закрыл дверь.
— Еще один момент. Мы нашли у вас вот это. — Он достал из кармана конверт и вытащил оттуда малюсенький квадратик тонкой бумаги, тот самый, который Роза спрятала на самом дне сумочки, за подкладкой, но сумочку у нее отобрали сразу же после задержания.
Кальтенбруннер развернул клочок бумаги и задумчиво прочел:
— «Начало всегда сегодня». Что за ерунда?
— Это девиз… — Роза судорожно искала убедительное объяснение. — Ну, понимаете, министерство каждый год к праздничным дням рассылает календари с воодушевляющими фразами. Национальный день Союза в августе. В апреле — День рождения Вождя. Мы готовили памятный буклет к коронации, и я подумала, что это подойдет туда.
Все это было правдой, и все можно было проверить. Абсолютно правдоподобно. Эти календари наверняка получали и в УБС. Возможно, пускали их на растопку.
— Девиз?
— Совсем простые фразы: «Будущее вместе». «Государство прежде себя». «Память обманывает».
Сложно было представить себе утешительные назидания Министерства культуры на этих стенах.
— Понимаю. — Кальтенбруннер посмотрел на клочок бумаги в руках, словно собираясь скатать его в шарик и бросить в корзину. Или разорвать на мелкие клочки.