— Они оба такие красивые, — засюсюкала Селия. — Как жаль, что у них нет своих малышей.
После этого замечания в разговоре наступила минутная пауза. Тот факт, что Эдуард и Уоллис станут последними Виндзорами, обычно не обсуждался. Официального запрета не существовало, однако это не означало, что кто-нибудь осмелится открыто строить предположения о том, что произойдет, когда их не станет. Возможно, их место займет древняя ветвь германской королевской семьи, как Ганноверская династия в XVIII веке? Или, что выглядело более вероятным, британской монархии позволят тихо зачахнуть и умереть?
— Знаешь ли, — объявила Летти, ловко меняя тему разговора, — если бы мне пришлось работать — слава богу, мне этого не нужно! — я бы согласилась работать на твоем месте, Роза. Как бы я мечтала познакомиться с королевой!
— На самом деле я… — начала было Роза.
— На самом деле лучше этого может быть только одно…
Роза догадалась, что за этим последует, глядя на девичий румянец, заливший щеки Летти, заговорившей с придыханием:
— …встретиться с Вождем.
Роза прочла Ханне несколько рассказов, но прежнее волшебство уже улетучилось. Илирия оказалась слишком хрупкой, чтобы скрыться там от реальной жизни. Возможно, пока не для Ханны, но для. Розы их тайный мир уже утратил свое очарование.
Сухо попрощавшись с Джуди и Летти, она направилась к выходу, но у двери ее перехватила Селия.
— Розалинда, будь немного повнимательнее к моим подругам. Ведешь себя так неприветливо, почти грубо.
Прости. У меня от работы голова кругом.
Селия легко коснулась ее щеки губами.
— Так и быть, прощаю. Я вот что хотела тебе сказать — звонили из больницы. Они хотят в скором времени выписать папу.
— О, Селия! — Роза вспыхнула от радости. — Это же просто фантастика! За весь день лучшего ничего не слышала.
— В самом деле? Ты только, пожалуйста, не нервничай, Розалинда.
— С чего бы?
— Джеффри попросил их подержать его подольше, еще хотя бы пару недель. Может быть, месяц. Ради мамы. Он считает, что мы обязаны хоть что-то для нее сделать.
Налетел и унесся короткий дождь, и, подойдя к своему дому, Роза заметила мокрые следы, ведущие вверх по бледным каменным ступеням в выложенный плиткой коридор. Оттуда следы тянулись дальше, вверх по лестнице, и заканчивались перед дверью ее квартиры. Ощущение опасности зазвенело в ушах, как разбитый бокал.
Осторожно открыв дверь, она остановилась, напрягая слух и пытаясь услышать незваного гостя, но в квартире стояла полная тишина, за исключением эха ее шагов в пустоте. Роза поспешила в спальню, к своему тайнику. Отогнув обои, она подняла доску и засунула руку внутрь в поисках тетрадей.
Тетради лежали на месте.
Она вытащила их и положила на пол рядом с собой. Тетрадей накопилось уже семь, педантично датированных и полностью заполненных аккуратными строчками ее красивого почерка. Перелистывая страницы, Роза в очередной раз удивилась неведомо откуда возникшему писательскому порыву, так захватившему ее. Возможно, писательство — это способ отгородиться от окружающего мира, отделиться от него. Спрятаться внутри себя в укромном, самой себе до конца не понятном месте. Или, как Джейн Эйр на вересковой пустоши, попытаться расслышать призрачные голоса в клубящемся вокруг тумане.
Роза не отличалась избирательностью и записывала в тетради все подряд — от размышлений и случайных мыслей, просто нескольких слов или понравившейся фразы до рассказов, стихов, дневниковых записей. С начала ее романа с Мартином прошел уже год, но она неизменно уклонялась от обсуждения своей личной жизни с подругами и родней, не открываясь полностью даже Хелене, и дневник оставался единственным местом, где Роза могла попытаться проанализировать свои чувства. Все отражалось здесь: от знакомства и первых поцелуев до разочарования после первой ночи с Мартином.
«Я ожидала чего-то большего».
Чем дальше длились их отношения, тем сильнее она терзалась чувством вины перед его женой.
«Хельга возненавидела бы меня, если бы узнала. Но она не в силах ненавидеть меня так, как ненавижу себя я».
И дальше:
«Почему Мартин вечно спрашивает меня, о чем я думаю? Каждый раз моя первая реакция — скрыть правду. Чем мы ближе, тем дальше от него я хочу быть. Нормально ли это, или изъян моей натуры?»
Перелистав страницы, она дошла до последней записи: загадочной фразы, на которую наткнулась в Лондонской библиотеке. Фразы, заставившей ее испытать трепет возбуждения, а Эрнста Кальтенбруннера, нашедшего свернутый в трубочку клочок бумаги на дне сумочки, учинить допрос. Роза записала фразу в дневнике без комментариев, просто чтобы не забыть: