— С мобильного.
Не хватило духу перезвонить. Потом.
Вечером Маше я не перезвонил. И на следующий день не перезвонил тоже. Дней через пять Мия перестала сообщать мне о ее звонках. А может, она перестала звонить. Не знаю. Мия все чаще приходила обнимать меня за палец. Иногда она, сидя в кармане, прижималась ко мне всеми клавишами и тихонько царапала меня лапками. Тогда мне как-то переставало хватать воздуха, и переговоры шли несколько наперекосяк. Я ей выговаривал потом. Она хихикала. За неделю по вечерам я успел ей рассказать все про себя, про свою семью, про своих девушек, про свои мобильные телефоны.
Ей ужасно хотелось попробовать роуминг. А я сказал ей, что мы обязательно поедем в Америку к моей младшей сестре и там попробуем все, мы можем, потому что она двухдиапазонная, а в Америке только GSM-1900, но все будет — и Pacific Bell, и далее AT&T.
Каждый раз я целовал ее перед сном, а она обнимала меня за нос и щекотала ресницами.
А потом как-то позвонил Маркетолог. Мы с ним долго говорили, что вот, все прекрасно и это лучший телефон из тех, что наша Компания и всякое такое. Вечером Мия была очень задумчивая и как-то невпопад задавала вопросы. А днем в офис мне принесли посылку. Я-то знал, что ничего не заказывал, но мальчик-курьер очень настаивал и говорил, что моя секретарша звонила им тогда-то, и счет оплачен каким-то неведомым способом, и вообще, заберите свой телефон, мне что его, обратно везти?
В коробке лежала последняя модель Nokia. Голосовой вызов, цветной дисплей, возможность записывать посторонние звуки в качестве звонка, сменные цветные панельки для клавиатуры. Принес в кабинет.
— Это ты ведь заказала, да?
— Я.
— Nokia. И что я с ней буду делать?
— Не знаю. Звонить. Это будет твой телефон. Совсем твой, никакое не бета-тестирование, а вот твой. Насовсем. Тебе. Меня же ведь скоро отберут же, да? А это Nokia. Как твоя первая. Я думала, тебе будет приятно.
Я бросил коробку в корзину и вышел. Только успел увидеть, как она лицо руками закрыла.
Назавтра я снова пошел к Маркетологу. Я не стану долго, в общем, я просил ее мне оставить, а Маркетолог совершенно не понимал, про что я, и объяснял, что стоит она целое состояние, и корпоративный кодекс не позволяет, и вообще, ты с ума сошел, это же ТЕЛЕФОН. Телефон, да. Я знаю.
На ночь я ее поцеловал и выключил. А она обняла меня за нос и потерлась верхними клавишами. И все было как обычно. А наутро она не включилась. Я заряжал аккумулятор и все время жал на эту проклятую кнопку «NO», но ничего не помогало. В обеденный перерыв я поехал к знакомому мастеру, который, увидев Мию, присвистнул, но разобрал, собрал, сказал, что все в порядке, что он ничего не понимает, но должно работать.
Ничего не получалось.
Еще две недели я скандалил с Маркетологом, орал на Техников, на Вице-президента Компании, ворвался на собрание Акционеров, орал на собрание Акционеров. Они не хотели меня увольнять, потому что я очень хороший бета-тестер.
А потом я уволился сам. Она так и не включилась.
Их никогда не запустили в серийное производство, потому что Маркетолог сказал Акционерам, что так никто не будет покупать новые телефоны, а купят один, пусть даже очень дорогой, — и все, это навсегда уже, ошибка получилась, маркетинговый просчет. Потому что невозможно, я сам знаю теперь, что невозможно, я хороший бета-тестер.
Она мне звонит иногда откуда-то оттуда. Я в первый раз очень испугался. И во второй раз мне было не по себе, и в третий. А потом привык. И мы теперь очень часто сидим на кухне, я пью кефир, а она рассказывает мне какие-то глупости, а потом говорит, что вот обнимает меня за нос лапками, пора спать, созвонимся. Я говорю, что до встречи и что я целую ее.
Я бета-тестер. Очень хороший. Никто на свете не знает о роуминге больше, чем я и Мия.
Елена Мулярова
ИСТОРИЯ ПРО ТО, КАК САЙТА КЛАУС НАБИЛ МОРДУ АРИЮ
Радуйся, Отцу равночестна Сына проповедавый; радуйся, Ариа возбесившагося от собора святых отгнавый.
Он поставил в сушку вымытую тарелку, а губку положил на бортик раковины. Сжатая его рукой губка постепенно возвращалась к прежнему объему. Но тень ее на белом кафеле стены увеличивалась быстрее. Прочитавший эти строки сразу поймет, что автор — женщина, которая скрашивает мытье посуды разнообразными наблюдениями. Не стану отпираться, я действительно женщина. Но ведь мог и мужчина заметить разницу в скорости тени и тела. Как это заметил мой герой, носящий имя Арик — уменьшительное от Арий, что любым ономастиконом переводится как храбрый.
Арик, храбрец и мойщик вечерней посуды, мог бы быть моим знакомым, но не стал им. Он всего лишь как-то вечером подвез меня на своем сером «фольксвагене». Меня подвозили многие, но запомнила я только его, потому что он не взял с меня денег. Вероятно, Арик проникся сочувствием ко мне, стоящей у края дороги женщине с сумками. Лишь одна деталь выгодно отличала меня от этого классического персонажа — из моего пакета торчал не хвост селедки, а хвост ананаса.
Арик подвозил многих — он так дорожил своим автомобильным комфортом, что охотно делился им с другими. А однажды ему довелось подвезти Деда Мороза, о чем Арик потом многократно, громогласно и нецензурно сожалел.
На новогоднем утреннике в детском саду Арик стоял в толпе разнообразных женщин — технически оснащенных женщин с видеокамерами, фотоаппаратами и сотовыми телефонами, заботливых женщин — с сумками, бутербродами и пакетиками сока, просто женщин — без ничего, даже без косметики на лице.
Дочка Вера, как это водится, была Снежинкой.
После утренника Арик подержал несколько секунд ладонь на горячей макушке дочери. Верино счастье поднималось вверх по руке Арика и уже готово было ударить ему в голову, но он попрощался и вышел на улицу.
Арик боролся с примерзшей дверцей машины, когда услышал: «Папаша, подвезешь до метро?» — и дверь сразу же открылась. Это был Дед Мороз без бороды и в одежде обычного парня, каких много, — джинсы, кожаная куртка, толстый шарф. Арик обрадовался. Подумал, что вечером удивит дочку, когда скажет, что вез в своей машине Деда Мороза. «Садись. На другой утренник едешь?» — «Ну да, сейчас такое время — только успевай». — «Потом отдыхать будешь?» — спросил Арик. «Не, я без работы не сижу», — ответил Дед Мороз.
Если бы Арик только знал, что этот тип с бородой в сумке имел в виду. Но Арик, наивная душа, довольно кивал головой, как будто он был послушным оленем, а его «фольксваген» — санями, где ехал важный Сайта.
«Слушай, а ты хороший Дед Мороз, я даже не ожидал. Не пьяный. И дети были просто счастливы!» — «Ну, во-первых, я на работе не пью. А, во-вторых, что дети… Им одну бороду и мешок с подарками покажи, они уже от счастья сами не свои. Я для мамаш старался. Видел, как они на меня смотрели?!»
Арик мысленно вернулся в душный зал, украшенный разнообразными блестящими предметами, означающими праздник. Дед Мороз был прав — все эти технически оснащенные и источающие заботу мамаши смотрели на Дедушку с вожделением. Каждая из них, и недотраханная, и по лени еженощно уклоняющаяся от непосредственных супружеских обязанностей, с радостью отдалась бы Деду Морозу здесь же, за пыльным занавесом, куда заведующая детсадом велела положить мешок с подарками.
Они мечтали, чтобы он овладел ими, не отклеивая своей пропитанной противопожарной дрянью бороды. Не снимая красной хламиды с ватной опушкой. И даже не разувая валенок. Всего лишь приспустив брюки. Хотя какие могут быть у Деда Мороза брюки и тем более трусы. Под шубой у него нет ничего — только горячий красный член в противовес холодному красному носу.
В жадных объятиях Деда Мороза каждая из этих женщин испытывала бы снаружи холод, а изнутри жар. А вечером звонила бы подруге и срывающимся от волнения голосом шептала: «Никому не говорила, тебе одной скажу: ты представляешь, сегодня меня трахнул Дед Мороз». И подруга умирала бы от восхищения и зависти. Куда там Арику с его нелепой гордостью по поводу того, что он подвез Деда Мороза в своей машине.
Им оказалось по пути. Дед Мороз попросил разрешения закурить и молча дымил в окно. Около бензоколонки Арик остановился, подождал, пока его заправили, вышел на пару минут расплатиться и они поехали дальше. В центре города Дед Мороз поблагодарил и простился, а подъезжая к офису, Арик заметил пропажу мобильного телефона.