Выбрать главу

Отведя в сторону добрейшего мистера Пирса, который оказался свидетелем новой моей находки, я объяснил, почему только что хватал воздух ртом, как рыба.

Я рассказал ему, что обнаружил удивительную вещь: существуют две «Книги рыб», а не одна; я также сообщил, что эти альбомы, похожие настолько, что один кажется зеркальным отражением другого, при всём своём сходстве совершенно различны. В то время как книга из Оллпортовской библиотеки не содержит ни единого слова, книга из Саламанки населена ими столь же густо, как океан рыбами, и эти косяки слов образуют целую летопись или хронику, где приводятся крайне любопытные истории, объясняющие появление рисунков. Одна книга разговаривает с вами посредством слов, другая — посредством самого молчания, так что даже невозможно сказать, какая из них более загадочна.

«И правда, — проговорил мистер Ким Пирс, протягивая мне желудочные таблетки «Миланта», — то, что одна из книг — зеркальное отражение другой, лишь увеличивает их загадочность».

Я бросился домой, выхватил найденный в леднике экземпляр из тайника за зеркалом в ванной и поспешил в ближайшую гостиницу, чтобы в её баре погрузиться в мир спиртных напитков и рыб.

Но тут, прежде чем я продолжу, мне хотелось бы поведать о второй необычной особенности «Книги рыб» — помимо излучающего свет переплёта, — примечательном свойстве, в котором я увидел поразительное сходство с реальной жизнью. Я упоминал уже, что книга практически не имеет конца как такового. Даже теперь я испытываю некоторые колебания: стоит ли писать о подобном; слишком уж необычна эта её черта, чтобы в неё можно было поверить, — в то, что повествование никак не желало закончиться.

Каждый раз, когда я вновь открывал книгу, оттуда вываливался какой-нибудь содержащий новые откровения клочок бумаги, который прежде не попадался мне на глаза; либо я вдруг натыкался на сноску, которой раньше не замечал, или неожиданно доходил до слипшейся пары листов, прежде мною пропущенных, и, осторожно разделив их, обнаруживал важный поворот сюжета, который заставлял меня переосмыслить его в целом и представлял всю историю в совершенно ином свете. Так что каждый раз, когда я открывал мою книгу, в ней чудесным образом прибавлялась одна глава. Но тем вечером, который я провёл в полном одиночестве в баре гостиницы «Республика» — в прежние времена носившей имя «Империя», — мне открылось, несмотря на сжигавшую меня безумную страсть, причём по одному только содержанию того, что я читал — со всё возрастающим страхом, — что эта глава окажется последней.

Как только я пришёл к этому выводу, листы под моими пальцами увлажнились, затем намокли, и наконец, когда я вдруг осознал, что сердце моё вот-вот выскочит из груди, дыхание учащается, становится затруднённым и я начинаю подниматься и опускаться, как волны, пришло неизъяснимое ощущение того, что я теперь читаю слова, написанные прямо на океанском дне.

Не веря происходящему, я тем не менее подошёл к тому, что, как мне было известно, и являлось концом. Я понял, что больше не будут появляться чудесным образом, словно ниоткуда, главы, написанные разноцветными чернилами; и, не в силах отвести взгляд от ужасной истории, поведанной Вильямом Бьюлоу Гоулдом, и от его рыб, я заказал ещё выпивки, чтобы унять дрожь в руках, осушил стакан залпом и опустил его на подставку с эмблемой пива «Каскад», после чего, всё ещё не отойдя от потрясения, направился в туалет.

Когда я вернулся, то увидел, что стойку бара кто-то привёл в порядок.

Тогда я почувствовал, что горло сжимается и нечем дышать.

VII

На стойке уже не было подставки с эмблемой пива «Каскад».

На ней больше не было пустого стакана.

И на ней не было… не было «Книги рыб»!

Помню, во рту пересохло и мне всё не удавалось сглотнуть. Я старался стоять прямо, но меня качало от головокружения, вызванного нахлынувшим страхом. Я старался не поддаваться панике, но удары сердца уже слились в оглушительную барабанную дробь; волны ужаса одна за другой обрушивались на океаническое ложе моей души. Там, где я оставил гоулдовскую «Книгу рыб», теперь разливалась большая тёмная лужа; бармен промакивал её губкой, которую затем выжимал в раковину.

Это теперь я понимаю, что «Книга рыб» возвращается туда, откуда пришла, и, закончившись для меня, она теперь начинается для других.

Тогда же мне ещё ничего не было ясно. И что хуже всего, ни у кого из находившихся в баре гостиницы тем вечером: ни у бармена, ни у нескольких посетителей — не осталось никаких воспоминаний о том, что книга вообще была. Безутешное горе охватило меня, крайнее, полное отчаяние; я почувствовал себя оставленным, брошенным.

Последовало несколько тягостных, унылых недель, в течение которых я безрезультатно пытался заставить полицию расследовать столь очевидную кражу. Я даже опять посетил лавку старьёвщика из Саламанки — в маниакальной, безрассудной надежде: а вдруг какое-то непонятное осмотическое давление времени вытолкнуло мою книгу в прошлое и она «реабсорбировалась» там. Я снова и снова заходил в «Республику» и проводил там долгие часы, заглядывая под стойку, опустошая мусорные бачки, выбрасывая в неустанных поисках из укромных уголков бара скейтборды и их заснувших несовершеннолетних хозяев, но это привело лишь к тому, что и персонал, и посетители вконец обозлились и сообща выкинули меня на улицу, велев никогда больше не возвращаться. После чего я простоял ещё много часов, уставившись на вонючие водопады канализационных стоков, — внушал себе, что моя книга может возникнуть среди их струй.

Но спустя несколько месяцев я вынужден был взглянуть в глаза страшной правде.

«Книга рыб» с её мириадами чудес, с её разворачивающимся, как свиток, и всё время набирающим объём повествованием пропала. И я почувствовал, что утратил нечто основополагающее, а вместо него подцепил какую-то странную инфекцию, страшно заразную болезнь, похожую на любовь без взаимности.

VIII

— Путешествия? Хобби? — спросил доктор Банди приглушённым ватно-марлевой повязкой голосом, который я возненавидел, как и всё связанное с доктором Банди, уже через пять минут после того, как вошёл в его кабинет.

Когда я снова присел на стул и надел рубашку, он сообщил мне, что не находит у меня никаких отклонений по части здоровья и, наверное, всё, что мне нужно, это заинтересоваться чем-то другим, чем-то новым. А не подумать ли мне, продолжал он гнуть своё, о посещении спортивного клуба? Как насчёт группы поддержки, в которой можно найти подходящую мужскую компанию?

У меня появилось чувство, что я не могу дышать. Похожее на то, какое нахлынуло в Оллпортовской библиотеке и в баре, тем злосчастным вечером, когда исчезла «Книга рыб». Я кинулся прочь из кабинета. Однако, поразмыслив, пришёл к выводу, что, хотя доктор и отказался признать факт моей болезни, всё-таки было бы глупо с моей стороны отрицать разумность его советов. В любом случае у меня не имелось ни денег на путешествия, ни желания завести хобби, перспектива же публичного унижения, которую несёт триатлон или необходимость тискать в медвежьих объятиях преуспевающих потных дантистов на фоне вигвамов, увешанных пропагандистскими плакатами, что обещают приход Новой Эры, смотреть, как они распускают перья друг перед другом, и слушать совсем уже несусветную чушь о том, что они даже не знают своего отца, казалась мне попросту ненавистной.

А потому меня продолжало подташнивать при мысли о еде и я проводил ночи, вглядываясь в океан темноты, в который мне, увы, не суждено попасть, в ожидании утра, когда пробуждение растянется на нескончаемую вечность часов, наполненных кошмарными видениями морских тварей, и в течение долгого времени оставался неописуемо болен.

Но тут, как всегда, навалились другие печали. Моя старая тётушка Мейзи умерла от сальмонеллёза. У её могилы я провёл много часов. Постепенно я пришёл к мысли, что моя книга чем-то напоминает те пакеты с быстрозамороженными блюдами, которые она с нескрываемым удовольствием доставала из морозилки — срок их годности давным-давно истёк, — а те мирно ждали, когда в микроволновой печи свершится чудо их воскрешения к новой жизни. Эта книга была футбольным полем в Норт-Хобарте, ожидающим, чтобы его оросили лурдской святой водою и с любовью вспомнили о тех, кого нет рядом. Короче, я начал подозревать, что книга ожидает меня.