— Считайте эту задачу важнейшим участком вашей работы здесь! — произнес мужчина, впрочем, он мог бы этого и не уточнять. Теперь Адаму полностью открылась цель всех его действий, всех требовавшихся от него исправлений в романе Анастаса Браницы.
Сколько бы женщина ни пыталась держаться как можно свободнее, готовясь позировать, чтобы он мог наметить основные пропорции бюста, ей не удавалось скрыть свое недовольство опозданием молодого человека и смягчить уже знакомое ему надменное выражение лица. Но, в конце концов, это не мое дело, думал Адам, то отступая на шаг, то снова приближаясь к камню, чтобы нанести на него основные линии плеч, шеи и контура головы. Его дело передать портретное сходство с моделью, как и сказал заказчик, убеждал он самого себя, осторожно нанося удары по глыбе, — порфир сначала сопротивлялся, инструмент скользил по поверхности, роем взлетали искры, рассерженный отклик камня вызывал испуганное позвякивание стекол павильона. Угадать и соблюсти правильное соотношение легкости и тяжести — вот в чем тайна всего существующего в мире, в том числе и тайна этого ремесла, размышлял молодой человек, взмахивая то сильнее, то слабее. Только спокойно, терпеливо, истинные линии где-то здесь, нужно просто нащупать их, то так, то сяк примерялся он долотом. Лишнее можно убрать и одним резким ударом, но тогда возрастает опасность отколоть, причем навсегда, и то, что составляет сущность. Нужно все предусмотреть, подойти со всех сторон, сжиться с миллиарды лет каменевшими мыслями порфира, войти в ход его размышлений и только тогда сообразовать с ними действия. Перевести их.
Когда долото откололо первые крошки камня, которые с тупым звуком скатились ему под ноги, Адам Лозанич каким-то особым чутьем понял, что ему удалось найти с камнем общий язык, что между ними сложилось первое доверие. Он понял, что порфир не будет больше упрямиться, но понял и то, что не должен его обманывать, принуждать к чему-то противному его природе. И дальше они уже работали в согласии, облако пыли вокруг них становилось все больше, случалось, что молодой человек даже переставал видеть свои руки или инструмент, позировавшая госпожа вскоре заскучала и покинула павильон, Адам же, несмотря на отсутствие модели, продолжал работать. Проходили часы. Останавливаясь на несколько мгновений, чтобы передохнуть, молодой человек чувствовал, что внутренняя дрожь в нем не ослабевает, в голове отдается эхо ударов, мышцы не могут сразу расслабиться, а пыл и лихорадочность не покидают его.
— И всего-то! Неужели нельзя работать быстрее? — разочарованно заявила госпожа, очередной раз зайдя в павильон и застав каменную глыбу обработанной всего лишь до состояния «матрешки», то есть в самых общих очертаниях, лишь приблизительно напоминавших контуры груди, шеи и головы.
Он не отвечал. Молча брался то за молоток, то за то или иное долото, то за резец, выявлял углы, снимал каменную массу, искал подходы к выступавшим местам, к выраженным точкам лба, скул, носа, подбородка, ключиц... За «гребень» — разновидность зазубренного долота он взялся далеко за полдень, и из камня показался зачаток предчувствия.
— Продолжим завтра, — резко обронил он, откладывая инструмент, не вполне уверенный, что именно заставляет его сделать паузу — усталость или желание отложить окончательное открытие, продлить подольше наслаждение предчувствием.
— Стойте, вернитесь... — слышал он у себя за спиной, но впервые ему было безразлично, как госпожа истолкует его упрямство.
67
Вода лилась по его лицу, стекала по груди, животу, бедрам, голеням и лодыжкам и, закручиваясь водоворотом, исчезала в забранном никелированной решеткой отверстии и дальше в подземных стоках миллионного города. Эх, если бы она могла смыть с него не только слипшуюся от пота каменную пыль, но и зуд вины, если бы можно было этой водой смыть не только этот слой грязи, но и его легкомысленное согласие произвести исправления в загадочном романе, если бы она могла помочь ему смыть с себя угрызения совести. Или еще не поздно ему самому сделать это? Самому, то есть единственным способом, каким только и можно это сделать.
— Да, так только и можно это сделать... — громко подтвердил Адам Лозанич собственные мысли, вытирая голову в крошечной ванной комнате своей наемной квартирки, одеваясь во все чистое, все явственнее вычленяя, что же это такое, что можно сделать.
И сделать немедленно. Вряд ли у него осталось много времени. Пройдет самое большее день-два, и заказчик потребует назад свою переплетенную в сафьян книгу, — мысленно прикидывал он, снова засовывая за пояс джинсов тетрадь, затачивая карандаши и обдумывая, с какого места взяться за дело, то есть продолжить то, что он уже начал, описав арфу и встречу со Стонами... Без сомнения, не зазвони телефон, колебался бы он недолго.
— Алло, Лозанич?! — узнал он голос редактора журнала о туризме и природе.
— Да, это я.
— Ну, ты дождешься у меня, Лозанич. Дождешься! Когда я до тебя доберусь, ты самого себя не узнаешь. У меня на столе лежат подготовленные к сдаче в типографию тексты для нового номера «Наших достопримечательностей». Для праздничного издания! На первой внутренней странице моя редакционная статья! Ты помнишь, Лозанич, эту статью?
— Конечно. Неужели вкралась какая-то ошибка?
— Нет, ничего не вкралось! Ты умышленно внес исправления в мой текст! У-мыш-лен-но! Ты его сократил! И дописал всякую отсебятину! — кричал человек на другом конце провода.
— Но я был вынужден, у нас не живут северные олени...
— А кто ты такой, чтобы рассуждать об этом? Кто?
— Но я повторяю...
— Молчать! Как ты только посмел?! А я тебе так доверял. Понимаешь ты это, доверял! Счастье, что перед тем, как отправить в типографию, я еще раз все посмотрел!
— Делайте что хотите. Но то, что было написано, неправда. У нас нет...
— Неблагодарный! Про гонорар и думать забудь! Да какой гонорар, забудь про эту работу! Хватит с меня твоих умствований! Чтоб я тебя никогда больше не видел в моей редакции! Что, думаешь, я не найду такого, как ты? Найду и получше! Журнал «Наши достопримечательности» больше в тебе не нуждается!
— Подождите! — крикнул теперь уже Адам, испугавшись, что редактор положит трубку. — Подождите, я хочу вам что-то сказать!
— Нет, я решил окончательно! Твои оправдания никого не интересуют!
— Нет. Не в этом дело. Я просто хотел сказать вам, что мне наплевать. Слышите, наплевать, — молодой человек постарался выговорить это как можно отчетливее и аккуратно положил трубку на телефонный аппарат.
68
Ему не пришлось особенно стараться, чтобы забыть неприятный разговор. Загадочный роман Анастаса Браницы захватил молодого человека как никогда раньше. Может быть, потому, что теперь он смотрел на него другими глазами. Может быть, потому, что теперь и самого себя он видел другими глазами.
Как бы то ни было, не отдавая себе полностью отчета в том, зачем он это делает, Адам принялся копировать целые фрагменты, переносить в тетрадь целые описания, иногда даже без какой-то видимой логики, интуитивно, то аккуратно переписывая десятки и сотни деталей, большинство из которых даже не зафиксировалось в его сознании, пока они не попали ему в руки, а то пускаясь в обширные описания обескураживающе огромного небесного свода или венца окружающих гор. Без продуманного плана, просто надеясь позже составить из всего этого повествование, историю без конца и без края.
При свете дня он рассматривал роскошь сада, отмечая скрещения дорожек и их приблизительное направление, забираясь и в глубины за пределами лабиринта троп и тропинок, чтобы насладиться буйством растений и кипением жизни в зачарованном мире, а когда дневной свет пошел на убыль, он с неменьшим тщанием продолжил трудиться над фасадом, теперь снова светло-темно-желтым, стараясь не упустить ничего из строительных элементов, сохранить все пропорции тщетного наследия Анастаса Браницы. Никого из обитателей не было, если не считать повсюду следовавшего за ним Покимицы. Он держался всегда на расстоянии, и когда несколько раз молодой человек пытался направиться в его сторону, чтобы прояснить, почему тот за ним следит, его суровая фигура с по-солдатски коротко стриженными волосами тут же исчезала из вида, хотя у Адама сохранялось неприятное чувство, что он продолжает за ним подсматривать.