– Привет, Олив, – с закрытыми глазами произнес Горацио.
– Как ты узнал, что это я?
– По запаху, – сказал Горацио, все еще не открывая глаз. – Арахисовое масло и кислое молоко.
Олив скрестила руки на груди.
– По-хорошему, тебе не стоит спать у родителей на кровати, – сказала она. – Ты же знаешь, у мамы аллергия на кошек.
Горацио потянулся, устраиваясь так, чтобы на него падало как можно больше солнечного света.
– Да, и это прискорбно. Но порой приходится чем-то жертвовать ради счастья ближнего своего.
– Хм-м, – протянула Олив. Она следила за тем, как хвост Горацио, пушистый, как метелка для пыли, мечется туда-сюда по нагретым солнцем простыням. – Поверить не могу, что ты спишь средь бела дня, когда где-то бродит Аннабель, пытаясь пробраться обратно сюда.
– Возможно, я просто хотел, чтобы ты верила, что я сплю. Возможно, на самом деле я вовсе не спал. – Горацио приоткрыл один глаз, и щелочка сверкнула изумрудом. – Аннабель МакМартин не станет брать этот дом штурмом средь бела дня, Олив, в особенности зная, что мы настороже. Она куда умнее.
– Тогда где она прямо сейчас, как ты думаешь?
На мгновение воцарилось молчание. Затем Горацио произнес:
– Где-нибудь, где темно.
Спина Олив покрылась холодным потом. Она отвернулась от Горацио и постаралась сосредоточиться на двух полотнах, висевших на стене спальни. На одном был изображен старый деревянный парусник в сиреневатом море, а на втором – беседка с белыми колоннами в тенистом саду, полускрытая за высокими ивами. Долговязый мужчина в старомодном костюме сидел в беседке и читал книгу. Хорошо бы самой посидеть там с собственной книгой, слушая шелест ветра, вдыхая аромат цветов… Но у Олив были более важные и куда менее приятные дела.
– Я собираюсь проверить двор и убедиться, что все в безопасности, – храбро заявила она, оглядываясь на Горацио.
– Хорошо, – сказал кот. Он уже успел снова закрыть глаза.
Олив сбежала вниз, пронеслась через весь дом и выскочила из задней двери. Сад простирался перед ней во всем своем тернистом, лиственном хаосе. Старые деревья, окружавшие двор, как будто пытались укрыть беспорядок одеялом теней. Олив обошла сад по краю. Среди странных цветов, насколько она могла судить, не скрывались никакие улики. Возле кучи компоста в грязи не осталось следов, потерянные жемчужины не лежали во мху под деревьями. Олив уже начала было верить, что не найдет ничего интересного, когда вдруг по пояс ушла под землю.
Левая нога Олив вытянулась назад в неловкой балетной позиции, руки безуспешно попытались ухватиться за воздух, а подбородок приземлился в траву – между одуванчиками и муравейником. Пытаясь отдышаться, Олив уставилась на суетящихся муравьев. Те не обращали на нее внимания.
Опираясь на локти, Олив умудрилась выползти из земли и перекатиться в сторону – на спину, как жук. Сердце у нее так и стучало, когда она принялась ощупывать траву. Может, тут был старый колодец, заросший и позабытый? Или огромное животное вырыло во дворе себе нору? Олив с опаской осмотрелась, но самым крупным из живых существ, которого она могла увидеть, оказалась жирная белка, умывавшаяся на дереве. Олив склонилась над дырой в траве.
Здесь, на дальнем краю заросшего сада, тщательно укрытая ковром из веток и листьев, зияла нора – такая глубокая, что дна Олив не видела. Вход в нее был от двух до трех футов[5] шириной. Олив осторожно провела рукой по краю ямы. Грязь ничем не заросла, а значит, яма не могла быть старой. И края гладкие – как будто копали лопатой. Нору вырыл человек… и вырыл недавно. Олив в последний раз обвела взглядом сад, сунула голову в яму и уставилась в темноту глубоко, глубоко внизу.
4
Олив предпочитала, чтобы в темных местах все же было немного света. Она обожала выключатели, свечи и рождественские гирлянды из лампочек и уж точно не стала бы спускаться в глубокую, темную пещеру без фонарика. Так что, когда она полетела в дыру головой вперед, это был исключительно несчастный случай. Вот только что она стояла на коленях в заросшем сорняками саду – а в следующий миг уже с писком (что-то вроде «АаааааоййййУПС!») скользила по отвесной земляной стене в темное, холодное пространство глубоко под землей.
Какое-то время она могла только дышать. Потом, убедившись, что дыхание наладилось, и она дышит, не прилагая специальных усилий, Олив проинспектировала свое тело. Кроме рубашки, которая теперь была жутко грязная, ничего вроде бы не пострадало – в том числе и очки. Олив неуверенно привстала и подняла глаза на зияющее отверстие далеко наверху.