Голос звучал, будто кто по грязи хлюпает.
— О, горе мне! Я достоин лучшего места! Каким чудесным существом я мог бы оказаться,— рыдал он,— любо-дорого было бы посмотреть. Но вот это место, а вот я. Смотри на меня и воскорби. Смотри на меня и пожалей. Нет! — совершенно неожиданно возопил он. — Нет, не смотри! Никто не должен быть отягощен подобным видом — видом ходячего недоразумения. Нет, спите, — продолжал вопить он. — Спите и оставайтесь такими, каким мне быть никогда не суждено. Душа моя согревается при мысли о том, что некто пребывает в мире. Спите. — И тут он завыл, будто северный ветер: — Поки-и-и-и-и-и-нут!
Шантеклер шевельнулся. Он свесил с насеста одну лапу. Две курочки лишились чувств, но это было лишь движение во сне. Да, теперь в беспокойном сне, но все же по-прежнему во сне.
— А что этот нос? — рыдал голос снаружи, казалось глубоко израненный новым страданием.— Вы все считайте, что вам повезло. Отправляйтесь домой и, глядя в зеркало, благословляйте судьбу! Ибо стоит вам пожелать, и вы отворотите взгляд от этого носатого чудовища. А я?
— Ты, — пробормотал во сне Шантеклер. И еще одна цыпа обмякла на жердочке.
— Увы, Повелитель Вселенной, — я!
— Ты, — булькнул Шантеклер.
— Я вынужден постоянно любоваться этим носом, ибо он сидит у меня между глаз. Между моих глаз, будто башмак, весь день напролет. Всякий раз, куда бы я ни взглянул, снизу и торчит мой нос. Увы, я, я! Но вы — вы вечно пребывайте в покое. Спите! Спите! — И затем последовал вопль, подобный выстрелу: — Спите!
Шантеклер очнулся ото сна столь стремительно, что проглотил слюну и подавился.
— Слушайте это,— изо всей мочи взвыл голос снаружи. — Я — скорбь странствующая. Глядящий на меня разобьет свое сердце; а вот мой нос, и я вечно должен смотреть на себя. Покинут! Покинут в этом горестном подобии тела. Поки-и-и-и-и-и-нут!
И вот результат.
Шантеклер дернул головой влево, вправо, дабы удостовериться в истинной природе доносящихся звуков. Мгновение он был настолько изумлен этим шумом, что принял его за отголосок сна. Можно ли представить себе такого дурака, чтобы он производил такой шум? Хотя слово, обрушившееся на него подобно снежной лавине: «Покинут!» было столь же реально, как головная боль Шантеклера.
Вот какой был результат.
Шантеклер, Петух-Повелитель, принялся бить крыльями.
— Кук-а, кук-а... — начал он, но совсем не так громко, как можно было ожидать, и далеко не так свирепо. Он выпятил грудь, на шее у него ощетинились перья: — Кукаре... кука-ре...— Но опять получалось не так, как он того хотел. Прямо какое-то проклятие!
Он покачался туда-сюда на жердочке, запрокинул голову аж до перьев на хвосте и закричал:
— Кук-а-мамочка! Кук-а-папочка! КУ-КА-РЕ-КУ!
Вот это получилось именно так, как он хотел.
Но выглядело почти так, будто голос снаружи был счастлив услышать выкрикнутое Шантеклером, ибо ответ, казалось, прозвучал с неким поддерживающим разговор одобрением:
— ПОКИ-И-И-НУТ!
Шантеклер был ошеломлен. Семь курочек упали замертво. Но Шантеклер не обратил никакого внимания на свалившиеся с насеста тела. У него были более важные проблемы.
Следует объяснить, что, хотя Шантеклер вполне мог летать, делал он это крайне редко. Он привык расхаживать — степенно и важно. Расхаживание наилучшим образом подчеркивало его чувство собственного достоинства и до некоторой степени утверждало его власть, в то время как полет в исполнении Петуха, как правило, выглядел по-дурацки: тяжеловесно, неуклюже и, в общем, совершенно не нужно. По мнению Шантеклера, крылья у Петуха-Повелителя предназначены вовсе не для полета. Ими вообще не следует ничего делать, ибо, когда часть тела совсем ни для чего не предназначена, она становится знаком превосходства. Но иногда Шантеклер поступался принципами.
Доведенный до белого каления, он соскочил с насеста и заколотил крыльями. Он полетел прямиком из Курятника, через дверь и над Псом.
Пса он заметил, пролетая над ним. И этот мимолетный взгляд скомкал приземление. Он шмякнулся на землю, будто мешок с трухой, и дважды перевернулся. Во все стороны посыпались перья.
Пока Шантеклер в куче перьев силился встать, Пес подошел к нему и залил слезами петушиное крыло.