Черед шестого кукареканья наступал, когда солнце клонилось к закату. Было несколько причин, почему всякая курица так радовалась, заслышав его. Во-первых, звуком оно как-то напоминало похвалу; разливаясь в вечернем воздухе, оно каждого похлопывало по спине и каждому, будто легким ветерком, охлаждало лоб. «Хорошо»,— сообщало это кукареканье. «Хорошо, и лучше, чем ты делала вчера. А теперь — довольно. Пора ужинать. И спокойно отдыхать». Итак, вот каковы дополнительные причины того, что всякая курица радовалась этому призыву: работа сделана, и наступает время ужина.
Но все-таки самым приятным из всех было седьмое кукареканье. Оно было спокойно, как вечерние сумерки. Оно приносило мирную ночь в куриное гнездо. Оно было умиротворением и покоем, и «вы в безопасности», и благословением, и «а теперь пора спать». До чего ж прекрасное слово «сделано», когда сделано хорошо.
Когда Шантеклер кукарекал свои канонические кукареканья, день облачался в надлежащие одежды; куры жили и скребли землю в мире, счастливые тем, что есть, и без страха перед тем, чего не миновать; даже дурное совершалось правильно, и все мрачное прояснялось.
Теперь пора рассказать о третьем типе кукареканий Шантеклера, хотя он сам о них и не подозревает. Третья категория кукареканий с ужасающей силой вырвалась из горла Шантеклера в тот год, когда Мундо Кани прибыл в Курятник. Ибо враг поднялся против этого Петуха и его страны. В этот год Шантеклер увидит свою страну подвергнувшейся вероломному нападению; а затем, в той войне, третий тип кукареканий станет самым его необходимым оружием. Безжалостные кукареканья, пронзительные, бурные кукареканья, убийственные и бичующие, они будут названы «Кличами Власти». Но пока Шантеклер ничего об этом не знает: ни о враге, ни о грядущей войне, ни о насмерть разящих кукареканьях, кои хранятся в нем, о «Кличах Власти».
Пока Шантеклер озабочен мелкими делами, хотя сам он называет их весьма важными.
Глава третья. Действие разворачивается — в Курятнике обнаружена измена
По мнению Шантеклера, он не требовал многого взамен своего постоянного, неизменного, из самых лучших побуждений, верховенства. Хорошие обеды. Преданность. Чуть-чуть ярких красок в жизни. Сон — непрерываемый сон, разумеется. Солнечная ванна по утрам, спокойная и безмятежная. Но так уж получалось, что время от времени солнечная ванна эта оказывалась беспокойной.
Однажды утром, через несколько недель после явления Пса, который все имущество таскал на собственной физиономии, Шантеклер, Петух-Повелитель, расхаживал перед своим Курятником, наслаждаясь ярким солнышком, обещающим прекрасный денек. Его тихое горловое кудахтанье выдавало самое прекрасное расположение духа. Он распушил золотые перья, позволив солнцу согреть кожу. Крылья его были взъерошены и свободно болтались по бокам. И он лениво прохаживался, скребя землю в поисках подходящей сухой ямки с пылью, где бы можно было остановиться, уютно расположиться и отдохнуть. То-то будет восхитительное продолжение его солнечной ванны; мечтательная улыбка застыла на его лице.
Но неожиданно кто-то за его спиной, в Курятнике, разразился целой очередью отчаянных кудахтаний. Все прочие кудахтанья казались тихими и спокойными по сравнению с этим воплем, издаваемым с неподдельной болью; а затем и он затих, и в Курятнике наступило безмолвие. И это было неправильно. Ранним утром в Курятнике почти никогда не воцарялась тишина.
Шантеклер рассердился. Удовольствие его сразу же сбилось с ритма, ведь было ясно, что его немедленно впутают в эту тишину за спиной. Тем не менее, определенно назло, он не повернулся лицом к дверям Курятника, но продолжал принимать свою солнечную ванну, хотя уже безо всякой души.
И тут одна Курица выскочила наружу и остановилась позади него. Звали ее Берилл. Некоторое время она просто клевала землю, будто всегда занималась этим в утренний час подле Повелителя Курятника. Но вскоре постукиванье клювом сменилось вздохами, а воздыхания — взрывами чувств.
— А-а-а-х,— говорила она.— О-о-о-х,— стонала она, и Шантеклера весьма озадачило то, что стон ее был пронизан истинной мукой.