А потому Шантеклер произнес, обращаясь в пространство:
— Что еще?
— Если тебе будет угодно, господин,— сказала Берилл, и Шантеклер рассердился еще больше.
«Господин» и «угодно ли вам» — вполне уместные и приличествующие слова для обращения к Повелителю, это, разумеется, так. Но они также помеха ясной речи, и при чрезмерном их количестве говорящий никогда не дойдет до сути дела. Словами этими создается определенная дистанция между Повелителем и его подданным. Но они же слишком уж отрывали его от солнечной ванны.
— Если мне будет угодно, господин, что? — опять в никуда обратился Шантеклер.
— Ну, значит, мне хотелось, чтобы это не случилось,— сказала Берилл,— но это случилось, и вот мы там.
Она жалобно вздохнула.
— Что случилось? — потребовал Шантеклер.
— Уверяю, что мы вовсе не хотели этого, господин. Мы часто молились, чтобы этого не произошло. Уже в первый раз мы трепетали, страдая,— сказала она, и тут целая очередь слабых кудахтаний донеслась из Курятника, будто подтверждая: «Да, да. Мы страдали еще тогда».
От этой поддержки Берилл, похоже, расхрабрилась.
— Второй раз был еще хуже, сам понимаешь,— сказала она.
Шантеклер решил, что ему все же лучше повернуться. Оборотившись к Курятнику, он уставился на Курицу:
— Что было хуже, Берилл?
Его лицо, полностью представшее перед ней, его глаз и собственное имя в его устах вновь повергли Берилл в оцепенение.
— О, ну, право, ничего, мой Повелитель. Кроме того, что мы ничего не можем с этим поделать, хотя небесам известно, что мы пытались.
Она пристально разглядывала землю под ногами.
— С чем поделать? — заорал Петух.
— С яйцами,— поспешно отозвалась Курица.
— А-а-а,— протянул Шантеклер.— С яйцами.
Берилл присела в поклоне.
— Право, я так рада, господин, что ты понимаешь насчет этих яиц.
Шантеклер изогнул в усмешке свой черный клюв.
— Но видишь ли, крошка Берилл, — улыбка его наводила ужас,— я вовсе ничего не понимаю насчет этих яиц, и это обстоятельство дает тебе возможность поведать мне об этих яйцах.
Власти всегда легче приказать, нежели выслушать.
— О,— проговорила она.— Ну, они пропали. Но затем они все же не пропали, господин.
Она сделала такую паузу, будто бы все это означало нечто очень прискорбное для Петуха-Повелителя. Он сделал вид, что так оно и есть, и несколько раз тряхнул головой, чтобы она продолжала.
— Я полагаю, господин, что скорлупа все еще там, расколотая на кусочки. А вся сердцевина исчезла. Съедена. Пропала.
И Берилл разразилась страдальческим кудахтаньем, а несколько цыплят в Курятнике закудахтали вместе с ней. На глазах у нее блеснули слезы.
— Ты уверена, что они были съедены?
Шантеклер вдруг совершенно посерьезнел. Яйца могут становиться детьми. Но не тогда, когда они предварительно съедены.
— Вылизаны, — выдавила из себя Берилл, — дочиста.
На мгновение Шантеклер замолк. Мгновение растянулось в минуты, так что Берилл начала нервничать, но Петух застыл в унылом оцепенении.
— Если бы тебе было угодно, господин, — почти бесшумно проговорила Берилл, — не мог бы ты кукарекнуть для меня? Господин, кукареканье скорби?
Произнося эти слова, она даже смогла посмотреть ему прямо в глаз, ибо горестный смысл придал ей храбрости.
Но у Шантеклера другое было на уме, и он не ответил. Вместо этого он вперился в нее ничего не выражающим взглядом. А затем он распростер крылья и вспрыгнул на верхушку Курятника, оставив Курицу внизу. Он поискал глазами в ближайшем лесу и остановил взгляд на том единственном месте, которое искал,— небольшой куче земли у подножия одного клена.
— Джон Уэсли! — вдруг неистово заорал он, не сводя глаз с земляного холмика. — Эй, Джон! Эй, Уэсли! Хорек вонючий! — снова заорал он, но ничто не шелохнулось. На самом деле куча эта так старалась не двигаться, что, казалось, шевелится от самих этих усилий. — Джон Уэсли Хорек! — в третий раз заорал Шантеклер.
Тут из-за Курятника донесся тоскливый голос.
— А кроме того,— бормотал он,— раз Доктор придумал для меня имя получше, и если он полагает, что Хорек — лучшее звание для этого несчастного носа, нежели Подстилка, что ж, как угодно. Мало чем в этом мире можно обозначить подобное уродство. Я не Хорек. Я думаю, что я не Хорек. Я был Псом когда-то. Но, обдумывая вопрос еще раз и внимая светлому призыву Доктора...
— Ах ты, балда несчастная! — крикнул Шантеклер Псу Мундо Кани.— Поднимайся же. Сделай что-нибудь!