Так прошел последний час ночи. Раз или два он ощущал — совсем чуть-чуть, — как рога ее покалывают ему спину. Они не давали ему уснуть. И в эти моменты Шантеклеру казалось, что Скорбящая Корова обращается к нему, хотя он не мог вспомнить ни языка, на котором говорила она, ни тембра ее голоса; и она не дала никакого ответа ни на один из его вопросов.
Но то, что он узнал от нее, заставило Петуха воспрянуть духом и телом. Три вещи она сообщила ему: три орудия против врага. И две он понял сразу. Но третья осталась загадкой.
Рута, сказала она, защитит.
Крик Петуха сметет и смутит.
А вот и то, что все завершит, —
Пес, который скулит.
Вскоре Скорбящая Корова исчезла, и Петух-Повелитель остался во рву один. А затем с неясным светом, давшим тень каждому твердому телу, ушла ночь, и страшный день настал.
Глава двадцать первая. Утро — рута и кукареканье Петуха-Повелителя
Небо было камнем — провисшее, твердое, совершенно белое, горячее, накрывшее всю землю. Никогда раньше небо не было таким белым. Никогда раньше не возвращало оно с такой яростью жар земли. Ни голубым, ни розовым, ни мягким, ни милосердным, но белым, твердым и горячим было то небо, и гневным.
Казалось, оно все исходит шипением, до самого горизонта, где каменная крышка тряслась и жар, словно пар, убегал наружу.
Не было солнца. Небо было солнцем. И этот день не занимался зарей. Он с яростью набросился на землю. Он вонзился в лица животных. Он будил каждого болью и шипением.
Дети пытались и не могли встать. Матери и отцы видели, что ноги у детей онемели. Они тянулись помочь своим детям, но то были скорбные и медленные движения. Мысли каждого обратились на себя, и каждый жаждал хоть одной прохладной капли воды, дабы оживить свой набухший, вязкий язык.
Животные принялись стонать, и стон этот продолжался бы вечно, словно у хворых, если бы не мысль, тревожащая сознание.
Они говорили:
— Где Шантеклер?
Невзирая на ослепительное белое сияние, они широко раскрывали глаза. Они смотрели вверх, на стену, что окружала их повсюду.
Они говорили:
— Где Шантеклер? Вы не видели Шантеклера? Он уже кукарекал зарю? Мы не слышали его кукареканья!
Они вставали на свои трясущиеся ноги и оглядывались по сторонам. Дети глаз не открывали и, почувствовав, что родители их шевелятся и уходят, начинали хныкать. А родители пристально смотрели на стену и не видели там Шантеклера.
Некоторым казалось, будто ночью Шантеклер кукарекал, но они не были уверены. И никто не слышал его кукареканья начиная с рассвета.
Близкие к панике, они вопрошали:
— Где Шантеклер?
А потом кто-то сказал:
— Он бросил нас!
Животные снова пугливо уставились на стену. Так и есть. Шантеклера на стене не было. Олень задрожал и забил копытами. Кролики от такой мысли сразу одеревенели.
Их всех одолевал жар небесный. Они трепетали.
Еще кто-то сказал:
— Он бросил нас! Он убежал ночью! Он спас свою шкуру и оставил нас умирать!
Животные, все в поту, беспомощно забродили по лагерю. Они отворачивали головы от угрюмого, всепроникающего шипения. О Создатель, что за злобное небо!
Наконец у одного иссякло всякое терпение.
— Предатель! — крикнул он.
— Нет! — тут же взвизгнул Джон Уэсли Хорек.
Он побежал, протискиваясь сквозь толпу, пытаясь проложить себе дорогу к стене. Он бы им сказал, если бы ему было откуда сказать.
— Он предал нас! Он запер нас здесь! Он назвал это крепостью! Но это тюрьма!
— Нет! Не так! — кричал Джон Уэсли, продираясь, карабкаясь, выискивая малейшие лазейки в толпе. Кто говорит такое о Петухе-Повелителе? Тот просто осел! Джон У. отыщет его, перекусит сухожилие на его пятке, собьет с ног и заткнет ему пасть. Просто осел! Только бы до него добраться!
Исходящие потом животные дружно стонали:
— Тюрьма!
Они стали карабкаться на стену. Джон Уэсли затерялся в толпе.
Почему первыми на стену полезли дикие индюки? Достигла ли их ушей общая паника?
Сами ли они побежали? Или были выброшены, будто пена морская, грохочущей стихией?
Дикие индюки неловко взбирались на стену, падая, кувыркаясь и вновь поднимаясь. Забравшись на самый верх, они вдруг завопили в смертельном ужасе. И повернули назад, пытаясь пробить себе дорогу сквозь напирающую толпу. Но это было бесполезно. Животные не обращали на них никакого внимания. Дикие индюки ужасно хотели вновь оказаться там, в лагере, но кто бы им позволил?