— И, возможно, мой муж умрет за свой выбор.
— Даже если так, — сказал он. — Мы сражаемся с тайной.
Глава двадцать четвертая. Вторая битва — страж Уирма и выродок его в небесах
И до чего же мирное утро наступило с рассветом. Река спряталась в тумане, и оттуда не доносилось ни звука. Туман проник и за круглую стену лагеря, превратив его в чашу, наполненную сонной белизной. Бесшумной белизной, ибо невидимые животные слали. Туман плыл меж стволами деревьев в лесу. Белая пелена опустилась на поле брани. До чего же ласковый день! И небо, какое доброе небо!
Какая коварная, мерзкая ложь!
Одна Пертелоте была на виду. Она осталась слать на стене. Забытый лоскуток. Ее голова свесилась с края, ее крылья распластались по сторонам, ее клюв был испачкан, запылен, ибо она буквально обрушилась в сон, прервавший ее ночное радение. Она понятия не имела, что вокруг уже утро. Сон ее был благ, хотя и очень недолог.
Звук, прилетевший от скрытой туманом реки, внезапно оборвал ее сон.
Одна нота. Одна долгая, нескончаемая нота, такая холодная, такая сверлящая, преисполненная такой лютой ненависти, что Пертелоте отшвырнуло назад. Если бы звук оборвался, она бы застыла в этой позе. Но он не оборвался. Он держался все на той же губительной ноте, и Пертелоте побежала от него. Она бежала, сломленная и обезумевшая, взбивая грязь кончиками крыльев, теряя перья. Она бежала по стене в сторону леса, тряся своей маленькой головкой и тяжело дыша.
Зрачки ее неистово вращались.
Но вот из леса протрубил второй звук, пронзительный, неземной. Он ударил ей прямо в лицо, и с такой ужасающей силой, что бедная Курочка рухнула и спрятала голову под крыльями.
Речной звук утроился, визжа с неистовством ураганных ветров. Звук из леса вторил ему и сотрясал деревья. Сначала один, а потом другой. Земля дрожала. Один, а второй еще громче. Они столкнулись над Пертелоте, и она стала молиться.
Туман повсюду оставался все так же невозмутим. Невидимые голоса разыскивали друг друга и сталкивались.
Затем Пертелоте постепенно стала узнавать один из звуков — и ее охватил трепет. Медленно, медленно она поднимала голову. Она глянула в сторону леса. Потом села, изумленная.
Там, на самой высокой ветке самого высокого дерева, стоял Шантеклер с широко распростертыми крыльями. Он кукарекал зарю, но так, как не кукарекал никто никогда. Дерево под ним клонилось и качалось, но Шантеклер сохранял равновесие и кукарекал: утренний зов стал его вызовом скрытому бешенству реки, вызовом Кокатриссу.
Пертелоте вдруг обрела необыкновенно ясное, обостренное зрение. Она узрела Петуха-Повелителя, его высоко поднятую голову, его золотую грудь, его лазурные ноги. А еще она смогла разглядеть приделанные накрепко шпоры, два свирепых острия.
— Багор,— выдохнула она в расколотое звуками утро, — и Тесак. Он надел Багор и Тесак!
Таковы были имена смертоносных орудий Петуха, старых орудий.
Пертелоте с трудом сдерживала рыдания.
Но затем речной звук начал меняться. Пертелоте резко обернулась и увидела, как из белого тумана стремительно вырывается Кокатрисс. Мгновение он летел совсем низко, выкрикивая свою собственную, омерзительную утреню, и выкручивал хвост невероятным, дьявольским образом. Затем он напряг свои крылья и стал взмывать вверх и вверх, визжа и вытягивая шею, пока не превратился в грозящую с поднебесья иглу.
Blitzschlange! Блицшланг! Кокатрисс стал Змеем-Молнией!
Пертелоте оборотилась к дереву Шантеклера и закричала:
— Нет! Шантеклер! Шантеклер! Нет!
Но кто мог услышать ее! Сейчас вызов сменится битвой. Утренняя песнь окончена.
Шантеклер тоже прыгнул. Какое-то время он падал, но затем крылья наполнились воздухом, ухватили его и подняли над лесом.
— О, ради любви Создателя! — молила Пертелоте. — Шантеклер, нет!
Но кто мог услышать ее?
Шантеклер неумело поднимался. Не было сомнений, что он не может летать так, как Блицшланг, этот Кокатрисс! Петухи не годятся для неба. Но он прекратил кукарекать и вложил в полет все свои силы. Он поднимался все выше и выше над лесом, увеличивая пространство между собой и землей. Он шел навстречу врагу.
Теперь остался единственный звук. Кокатрисс парил в вышине и смеялся! Холодным, злобным, могущественным ревом был его смех. Он презирал усилия, что прилагал для встречи с ним Шантеклер. И он казался почти недвижным, так высоко он парил над землей. Казалось, там, в вышине, он нашел воздушную струю, и с нее он плюнул на Шантеклера.
Но затем Блицшланг соскользнул со своего ложа. Эта бестия склонилась вперед, стрелою выставила клюв и, выпрямив хвост, камнем ринулась вниз.