Поутру, подстегиваемый любопытством, он снова кинулся к дому Изабеллы, чтобы выяснить, что же разрушило его замысел. Тут повстречал он старую Феличету, которая радостно его приветствовала и сказала ему, что госпожа велела благодарить его за счастливое его искусство и денег выдать вдвое против условленного; и с сими словами старуха высыпала в его горсть золотые, сопровождая это приятными ухмылками, подмигиваньями и пожеланьями, чтобы он и впредь получал и нежные утехи и плату за них. Вне себя от гнева, чародей завопил на нее ужасным криком, чтобы она перестала потешаться над ним и тотчас ответила, отчего закрыли дверь, хотя она, посвященная в его планы, должна была за этим неотступно следить. Но Феличета, ничего не отвечая, глядела на него выпученными глазами, будто на его месте был Астарот или кто-то из его компании, покамест мессер Габриеле, тряся ее за плечи, не дал ей уразуметь, что прошедшая ночь была для него не такой приятной, как ей кажется, и что ей следует рассказать, что случилось, да побыстрее.
Тут старуха со многими вздохами сказала ему, что не прошло и получаса с возвращения хозяйки, разволнованной посулами чародея, как с улицы в отворившуюся дверь вошел какой-то человек, с такою уверенностью, как к себе домой, и Изабелла, бросившись впотьмах на его голос, взяла его за руку, называла многими ласковыми именами и ввела в свои покои, а она, Феличета, уверенная, что мессеру Габриеле удалось сладить все, как его доброта заслуживает, заперла двери и, благодаря Бога, отправилась спать. Что до гостя, то он ушел от них перед самым рассветом, и монна Изабелла сама заперла за ним двери; а когда она, Феличета, сгорая от любопытства, заглянула в покои к Изабелле, то застала ее лежащую в супружеской постели и спросила, что же совершилось нынче ночью и пособил ли чернокнижник утолить ее горести. На это Изабелла с несказанным веселием в лице отвечала, что человека, обладающего такою чудесною силою, верно, нет больше на свете, ибо он неотменно выполнил обещание, перенеся к ней сюда из Фландрии мессера Филиппо, с которым она провела ночь, и в знак любви он подарил ей замечательную вещь; при сих словах Изабелла показала искусной работы золотое ожерелье, в которое вправлен был прекрасный рубин, стоивший немалых денег. Окончив эту историю, старуха с сокрушением примолвила, что, должно быть, вся затея с демонами была выдумана Изабеллой, чтобы беспрепятственно пустить в дом любовника, как будто мало греха в том, чтобы любиться против закона, и нужно прибавлять к этому богохульство: такое-то бесстыдство, видать, теперь в моде.
Озлобленный тем, как женщина, отвергшая его домогательства, ловко управляется со своим показным целомудрием, мессер Габриеле поклялся отомстить ей, когда представится случай, и покамест отправился его ожидать. Чрезмерно долго, по его мнению, он снедал свою душу, ежедневно припоминая свои обиды, когда по истечении четырех месяцев после этой истории у Изабеллы начал пухнуть живот и признаки беременности стали для всех очевидными. Заметив это, ее родичи были несказанно удивлены, зная ее за женщину богобоязненную и безукоризненного образа жизни. Многократно спрашивая, подлинно ли она беременна и от кого, они неизменно слышали в ответ, что она зачала от Филиппо. Видя, с каким беззаботным и счастливым лицом она настаивает на этом, и превосходно зная, что ее муж давным-давно уехал и ныне находится далеко от Флоренции, а стало быть, не может быть виновником ее беременности, родичи то подозревали, что от чрезмерной скорби она впала в сумасшествие, то оплакивали ее бесстыдство, и чем дальше, тем более опасались позора, который на них может пасть, и искали способа его избыть. От мысли тайно умертвить Изабеллу, пока она не разродилась, их удерживали страх гнева Господня и то, что погибнет также ни в чем не повинный младенец, что начнут шептаться в городе и что доброе имя мужа будет так или иначе запятнано, и потому они решили сложить с себя это бремя на плечи Филиппо, поскольку его это затрагивало более, нежели кого бы то ни было. Рассудив таким образом, они сочинили ему такое письмо: “Не для того чтобы повергнуть вас в беспокойство, любезный зять, но чтобы сообщить вам чистую и беспримесную правду, извещаем вас, что ваша супруга и наша сестра не без величайшего срама и бесчестья для нас зачала во чреве и по всем признакам находится ныне в преполовении срока, причем чей это ребенок, нам неведомо, и мы охотно сочли бы его вашим, не будь вы столь давно вдалеке отсюда. Мы бы не стали ждать и лишили бы жизни бесстыжую мать собственными руками, когда бы нас от этого не удержал благоговейный трепет, какой мы испытываем перед Господом. А Господу не угодно, чтобы мы обагряли руки собственной кровью. Итак, устраивайте ваши дела, позаботьтесь о спасении своей чести теми средствами, которые рассудите за благо применить”.