Вернуться? Куда вернуться?
Я стою. Прислушиваюсь.
Сэм. Его большой пальчик зажат в кулачке, когда он спит.
Порыв ветра приоткрывает дверь чуть шире, совсем чуть-чуть. Не огонь ли в камине там мелькает? Не дедушка ли Мало там читает вполголоса бретонскую сказку, marvailhoù, старую оккультную историю о пространстве между мирами?
Возможно, сейчас он как раз читает мою историю, возможно, все мы лишь истории, которые сейчас кто-то читает и, возможно, тем самым не дает нам окончательно угаснуть.
Тут у меня мелькает воспоминание о некоем монахе, который постоянно читал где-то в горах между Австрией и Италией, он читал каждый день с утра до вечера, желая поддержать жизнь в людях из его историй.
Отец с тревогой смотрит на меня.
– Генри, пожалуйста. Нехорошо так долго медлить. Дверь не будет открыта вечно.
Что же теперь, что меня так держит?
– Генри, прошу тебя. Так не пойдет. Ты не должен застрять между.
Между? Что это значит? Где это, между?
Отец смотрит на меня, как прежде, будто хочет сказать: «Ты разве все пропустил? Разве не слушал Мало, когда он рассказывал тебе о сущности моря?
Владычице моря известны все берега, и она охраняет умерших, которые садятся в лодки и отправляются в плавание с острова Сен и плывут, пока не найдут те острова, которые не отмечены ни на одной карте мира. Владычица моря – возлюбленная времени. Они произвели на свет смерть, грезы и людей – все это их создания».
– При переходах можно запросто потеряться. Давай, Генри! Прошу тебя. Не дай мне тебя снова потерять.
Ему потерять меня? Как так? Это я потерял его.
Неожиданно дверь с силой захлопывается, вновь медленно приотворяется и со стуком закрывается опять, открывается и закрывается, снова и снова. Удары ужасно громкие. Они грозят, они убеждают: «Лучше поторопись!»
Когда дверь открывается, это как просьба. Соблазн. Сладкое притяжение, приглашение забиться в самый отрадный, согретый солнцем уголок Тай Керка, в тихую гавань безопасности и уверенности, сдобренную отцовским бормотанием, тихим смехом Мало над своей книгой, сопением во сне собаки, мурлыканьем кошки, треском огня в камине. Все будет хорошо. Навсегда.
И все же я не двигаюсь с места. Не знаю, откуда у меня берутся силы противостоять этому искушению.
Отец смотрит на меня, говорит с любовью: «Эх, Генри, ведь все закончилось. Посмотри!»
Он делает какой-то жест рукой в моем направлении. И в один миг меня накрывает волна переживаний, таких интенсивных, что они проникают в каждую клеточку моего тела. Волна такая всеобъемлющая и большая, что она захлестывает меня, я наполняюсь картинами, чувствами и знаниями.
И тут я прозреваю. Теперь я все вижу.
Я вижу, о чем больше всего сожалеешь, когда умираешь и истекают твои последние секунды, когда уже ничего, абсолютно ничего нельзя наверстать.
Я вижу это, и все так логично.
Как глупо человечество, что оно об этом забывает, снова и снова, от одной смерти к другой и от одной жизни к другой! Я тоже все забыл. Более того: всегда, когда мне выпадал шанс пробиться к центру своей жизни, я отступал.
– Твое время истекло, Генри. Отпусти себя!
Конечно. Именно этого и заслужило мое существование – отпустить и забыть, ведь это была не жизнь.
Что бы я отдал за то, чтобы не медлить, когда нужно было прыгнуть, не убегать, когда нужно было остаться, и не молчать, когда нужно было сказать!
Нечто во мне самом поразило меня.
Медленно, шаг за шагом, я отступаю к маленькой синей лодочке.
Отец стоит неподвижно на берегу, руки бессильно опущены, в его значительном, спокойном морском лице – безграничная печаль.
– Генри! Нельзя просто так вернуться. Ты потеряешься между. Между всем, понимаешь?
Не знаю, что он имеет в виду, говоря «между всем». Я не чувствую под ногами песок, я вообще ничего больше не чувствую. Даже когда толкаю лодку в море, кажется, будто я делаю это не усилием мышц, а лодка движется просто по моему желанию.
Отец опускается на песок. Его взгляд неотрывно устремлен на меня. Он заламывает руки в отчаянии.
Я нерешительно сажусь в лодку и беру весла.
Море хочет выбить их из рук, я хватаюсь за них крепче.
– Будь осторожен! Не выходи из лодки и избегай бурь! – кричит отец мне вслед. – А если угодишь в воду ночью, то…
Слов теперь не разобрать, ведь море умирающих уже подхватило меня и плавно понесло прочь.
Я делаю несколько гребков веслами, они дрожат, сопротивляются, но, когда, несмотря на рокочущие пенящиеся волны, я начинаю работать ими все энергичнее, весла начинают слушаться.