Книга сновидений (антология)

Дж. Дж. Фрэзер, "Золотая ветвь"

Ицхак Ниссим Нет презренных занятий

Некий святой муж попросил Бога открыть ему, кто будет его товарищем в Раю. Ответ пришел во сне: "Мясник из твоего квартала". Святой муж чрезвычайно огорчился соседством такого грубого и необразованного человека. Он начал поститься и вновь вопрошать Бога — в молитвах. Сон повторился: "Мясник из твоего квартала". Благочестивый человек заплакал, стал молиться и просить. И вновь услышал во сне: "Я бы наказал тебя, не будь ты таким благочестивым. Что презренного находишь ты в человеке, чьих поступков не знаешь?" Святой муж отправился поглядеть на мясника и стал расспрашивать его о жизни. Тот ответил, что часть дохода употребляет на домашние нужды, а остальное отдает бедным, и высказал убеждение, что так поступают многие. Он также рассказал, что однажды выкупил за большие деньги из плена девочку. Дал ей воспитание и уже собирался выдать замулс за собственного сына, когда к нему явился грустный юноша-чужестранец, который объявил, что ему приснился сон, будто здесь находится девушка, просватанная за него еще в детстве, но похищенная солдатами. Мясник не колеблясь вручил ее юноше. "Ты и впрямь Божий человек!" — воскликнул любопытный сновидец. В глубине души он захотел еще раз встретиться с Богом, чтобы поблагодарить его за прекрасного товарища, которого тот предназначил ему в вечности. Бог был немногословен: "Друг мой, нет презренных занятий".

Раби Ниссим, "Хибур Йафе Мехайесчуа"

Хуан Хосе Арреола Ад V (перевод Л. Бурмистровой)

Среди ночи я вдруг проснулся на краю разверстой пропасти. Рядом с моей постелью круто вниз устремлялись полукруглые уступы из темного камня, окутанные поднимавшимися тошнотворными испарениями, и виднелись снующие черные птицы. На оплавленном выступе, почти зависнув над бездной, стоял некто, выглядевший весьма смехотворно и увенчанный лавровым венком; он протягивал мне руку, приглашая спуститься.

Сильный страх охватил меня. Я вежливо отказался, заявив, что все попытки человека проникнуть вглубь себя, заканчиваются пустой, бессмысленной болтовней.

Я предпочел включить свет и снова погрузиться в глубины монотонности терцетов, где звучит голос, который одновременно говорит и плачет, повторяя мне раз за разом, что нет большей печали, чем вспоминать о счастливых временах, будучи обездоленным.

Хуан Хосе Арреола, «Побасенки» (1962)

Джузеппе Унгаретти В полусне

Осквернена насильем эта ночь.

В ней точно кружева изрежен воздух пальбой незримых спрятанных в окопах укрывшихся в траншеях как моллюски меж створок раковин.

Мне все сдается, что утирая лоб каменотесы крушат неутомимо крепкий камень брусчатку вулканической породы на мостовых давно знакомых улиц. Я их невольно слышу в полусне.

Джузеппе Унгаретти, "Погребенный порт" (1919)

Луиджи Пиранделло Pirandelliana

Даме снится по ночам ее возлюбленный. Поначалу это кошмары ревности. Затем, в какую-то ночь, он объясняется ей в любви. Наконец, возлюбленный решается подарить ей бриллиантовое колье, но чья-то рука (ее прежнего любовника, разбогатевшего плантатора) похищает его. Возлюбленный в припадке ревности душит даму. Когда она просыпается, горничная приносит ей футляр с бриллиантовым колье — это колье из ее сна. В этот момент является возлюбленный дамы, он расстроен тем, что не сумел купить колье, так как оно уже продано, и спрашивает, что может подарить ей взамен.

Сюжет Луиджи Пиранделло, "Сон или нет" (1920)

Шарль Бодлер Парижский сон

Пейзаж далекий, странный, тот,
Что от людского взора скрыт,
Передо мной во мгле встает,
Меня чарует и манит
Под утро сны полны чудес;
Но как каприз мой изощрен:
Диктует, чтоб из снов исчез
Растений мир — нечеток он
И, гением своим гордясь,
Я из ночных картин впитал
Ритмичную хмельную связь —
Каменья, воду и металл;
Громады лестниц и аркад,
Дворец, где слышен вечный плеск, —
Летящий в золото каскад,
Кропящий матовость и блеск;
И водопадов ширь текла,
Как занавес, как гобелен,
Как синь узорного стекла,
С отлитых из металла стен;
И нет деревьев здесь — но в ряд
Стоят колонны у воды,
Где изваяния наяд
По-женски смотрятся в пруды.
И воды голубые тут,
Покинув пирсов пестроту,
На миллионы лье текут
За край вселенной, за черту;
Невиданные камни стен.
И волн волшебных полотно —
Льды, ослепленные всем тем,
Что было в них отражено.
Тут Ганги немо, без забот,
Свое бесценное добро
Из урн с небесных льют высот
В алмазов гулкое нутро.
Феерий зодчий, направлял
Я течь по прихоти моей
Смиренный океанский вал
В туннель, на ложе из камней.
И даже черный цвет сиял,
Как хаос радужный блистал,
И славу влаги, как фиал,
Огранивал луча кристалл.
Но света нет с пустых небес:
Ни звезд в ночи, ни солнца днем,
Чтоб озарить чреду чудес
С их ослепляющим огнем,
И новизна средь миражей
Повсюду реяла, страшна:
Для зренья — все, а для ушей —
Веков молчанье, тишина.

Шарль Бодлер

Хорхе Луис Борхес Сон Колриджа (перевод Е. Лысенко)

Лирический фрагмент "Кубла Хана" (пятьдесят с чем-то рифмованных неравносложных строк восхитительного звучания) приснился английскому поэту Сэмюзлу Тейлору Колриджу в один из летних дней 1797 года. Колридж пишет, что он тогда жил уединенно в сельском доме в окрестностях Эксмура; по причине нездоровья ему пришлось принять наркотическое средство; через несколько минут сон одолел его во время чтения того места из Пэрчеса, где речь идет о сооружении дворца Кубла Хана, императора, славу которому на Западе создал Марко Поло. В сне Колриджа случайно прочитанный текст стал разрастаться и умножаться: спящему человеку грезились вереницы зрительных образов и даже попросту слов, их описывающих; через несколько часов он проснулся с убеждением, что сочинил — или воспринял — поэму примерно в триста строк. Он помнил их с поразительной четкостью и сумел записать этот фрагмент, который остался в его сочинениях. Нежданный визит прервал работу, а потом он уже не мог припомнить остальное. "С немалым удивлением и досадои, — рассказывает Колридж, — я обнаружил, что хотя смутно, но помню общие очертания моего видения, все прочее, кроме восьми или десяти отдельных строк, исчезло, как круги на поверхности реки от брошенного камня, и — увы! — восстановить их было невозможно". Суинберн почувствовал, что спасенное от забвения было изумительнейшим образцом музыки английского языка и что человек, способный проанализировать эти стихи (дальше идет метафора, взятая у Джона Китса), мог бы разъять радугу. Все переводы и переложения поэмы, основное достоинство которых музыка, — пустое занятие, а порой оно может принести вред; посему ограничимся пока тем, что Колриджу во сне была подарена бесспорно блестящая страница. Этот случай, хотя он и необычен, — не единственный. В психологическом эссе "The World of Dreams"("Мир снов") Хэвлок Эллис приравнял его к случаю со скрипачом и композитором Джузеппе Тартини, которому приснилось, будто Дьявол (его слуга) исполнил на скрипке сонату изумительной красоты; проснувшись, Тартини извлек из своего несовершенного воспоминания " Trillo del Diavolo " ("Дьявольские трели"). Другой классический пример бессознательной работы ума — случай с Робертом Льюисом Стивенсоном, которому один сон (как сам он сообщил в своей "Chapter on Dreams"("Глава о снах")) подсказал содержание «Олальи», а другой, в 1884 году, — сюжет "Джекиля и Хайда". Тартини попытался в бодрствующем состоянии воспроизвести музыку сна; Стивенсон получил во сне сюжеты, то есть общие очертания; более родствен словесному образу, пригрезившемуся Колриджу, сон Кэдмона, о котором сообщает Беда Достопочтенный ("Historia ecclesiastica gentis Anglorum"("Церковная история народа англов"), IV, 24).