«Какое это имеет значение?» — подумала она. Выходит, несмотря на все непрекращающиеся ужасы, Рош по-прежнему верит в Бога. Он обнаружил мажордома по дороге в церковь, когда шел служить заутреню, и даже если вся деревня вымрет, он все равно будет читать молитвы, не находя в них никакого противоречия.
— Это хворь, — объяснила Киврин, сама, впрочем, сомневаясь. — Септическая форма чумы. Она поражает кровь.
Рош посмотрел непонимающе.
— Он, должно быть, захворал, копая могилу. Септическая действует на мозг. У него помрачился рассудок.
— Как у леди Имейн, — почти обрадованно кивнул Рош, не желавший, вопреки всем требованиям канона, хоронить человека за церковной оградой.
Киврин помогла уложить тело мажордома поровнее, хотя тот уже окоченел. Вытаскивать его и заворачивать в саван они даже не пытались. Рош накрыл его лицо темной тканью, и они по очереди забросали могилу землей. Мерзлые комья грохотали, будто камни.
Рош не пошел в церковь за облачением и требником. Он постоял сперва у могилы Лефрика, потом у мажордомовой и произнес молитвы за упокой. Киврин склонила голову над сомкнутыми ладонями. «Он помутился рассудком. Он похоронил жену и семерых детей, похоронил почти всех своих знакомых, и даже если у него не было горячки, если он просто заполз в эту могилу и ждал, пока его одолеет холод, все равно он умер от чумы».
Он не заслужил позорной могилы за погостом. «Он вообще не заслужил никакой могилы. Он должен был ехать с нами в Шотландию», — подумала Киврин и сама ужаснулась внезапно охватившему ее ликованию.
Теперь можно отправляться! Киврин посмотрела на могилу, предназначенную для Розамунды. «Розамунду посадить на осла, а мы с Рошем понесем продукты и одеяла». Она подняла глаза к небу — в рассветных лучах облака стали воздушнее, будто скоро распогодится. Если выехать тотчас же, к полудню они с Рошем и Розамундой выберутся из леса на Оксфордско-Батскую дорогу. К вечеру будут уже на пути в Йорк.
— Agnus dei, qui tollis peccata mundi, — произнес Рош, — dona eis requiem[33].
«Нужно взять овса для ослика, — размышляла Киврин. — И топор, чтобы рубить дрова. И одеяла».
— Dominus vobiscum et cum spiritu tuo. Requiescat in pace. Amen[34], — завершил молитву Рош и отправился звонить в колокол.
«Некогда», — подумала Киврин и зашагала к поместью. Пока Рош отзвонит по усопшим, она уже половину вещей соберет, и тогда можно будет изложить ему свой план, Рош навьючит осла — и в путь. Обязательно прихватить угля, чтобы было чем разжечь костер. Можно насыпать в ларец Имейн.
Розамунда все еще спала. Хорошо. Незачем будить ее раньше времени, пусть спит до самого отъезда. Ступая на цыпочках, Киврин опорожнила ларец и, оставив его у очага, отправилась в кухню.
— Я проснулась, а вас нет, — раздался голос Розамунды. Девочка села на своем тюфяке. — Я боялась, что вы ушли.
— Мы все уйдем. Мы едем в Шотландию. Ты пока отдохни перед дорогой. Я скоро вернусь.
— Куда вы?
— В кухню, только и всего. Ты голодная? Я принесу каши. А теперь ложись и отдыхай.
— Я не хочу лежать одна, — забеспокоилась Розамунда. — Посидите со мной немного.
«Некогда. У нас нет на это времени».
— Я только на кухню. И отец Рош тоже здесь. Слышишь? Он звонит в колокол. Я только туда и обратно. Хорошо? — Киврин улыбнулась обнадеживающе, и девочка неохотно кивнула. — Я скоро.
Почти бегом она выскочила во двор. Рош все еще звонил по усопшим — размеренно, медленно. «Скорее, — поторопила его Киврин, — время поджимает». Она обшарила кухню, выставляя припасы на стол. Сложив лепешки стопкой в мешок и придавив сверху кругом сыра, Киврин отнесла все вместе к колодцу.
В дверях дома, держась за косяк, стояла Розамунда.
— Можно мне посидеть с вами в кухне? — Она успела натянуть киртл и башмаки, но все равно дрожала.
— Замерзнешь! — Киврин кинулась к ней. — Ты отдыхай, не трать силы.
— Когда вы уходите, я боюсь, что больше не вернетесь.
— Я здесь, — заверила Киврин, но все же принесла из зала плащ Розамунды и охапку мехов. — Можешь посидеть вот тут, на крыльце, и посмотреть, как я собираюсь. — Закутав плечи Розамунды плащом, она усадила девочку на ступеньку и обложила вокруг мехами. — Хорошо?
На вороте плаща по-прежнему болталась подаренная сэром Блуэтом брошь. Дрожащие тонкие пальцы Розамунды принялись теребить застежку.
— Мы поедем в Курси?
— Нет, — ответила Киврин, помогая застегнуть булавку, lo suiicien lui dami amo. От друга милого приветом буду. — Мы едем в Шотландию. Там чума нас не достанет.