Киврин подняла нож.
— Прочь! — Она обрушила его с размаху на столешницу, и крысы брызнули врассыпную. — Из! — Она снова занесла нож. — Этого! — Киврин смахнула яблоки со стола, они запрыгали по тростниковому ковру. Сидевшая на табурете крыса в панике побежала прямо на Киврин. — Дома! — Киврин запустила в нее ножом, и крыса, слетев под табурет, скрылась в тростнике.
— Выметайтесь отсюда… — выдохнула Киврин и закрыла лицо руками.
— Муууу! — промычала корова из сеней.
— Это болезнь, — дрожащим голосом прошептала Киврин, зажимая рот ладонью. — Здесь нет ничьей вины.
Она подобрала нож и фонарь. Корова наполовину протиснулась в дверь и застряла. Зал оглашало горестное мычание.
Бросив ее там, Киврин поднялась в светлицу, стараясь не обращать внимания на шорох лапок над головой. В комнате стоял ледяной холод. Штора на окне оторвалась и висела на одном крючке. Полог с одного бока тоже оборвался под весом цеплявшегося за него клирика, а перина наполовину съехала на пол. Из-под кровати доносился шорох, но Киврин не стала разбираться, что там. Резная крышка сундука была откинута на спинку кровати, и внутри виднелась сложенная пурпурная мантия клирика.
Бутылка вина закатилась под кровать. Бросившись на пол, Киврин попыталась ее оттуда вытащить, но она укатилась от толчка еще дальше, и Киврин пришлось заползти под кровать наполовину, прежде чем удалось ухватить ее.
Затычка вылетела. Давно — вероятно, еще когда все толпились возле клирика. На горлышке застыло несколько липких капель.
— Нет, — пробормотала Киврин безнадежно и застыла в оцепенении с пустой бутылью в руках.
В церкви вина больше нет. Рош все израсходовал на соборования.
Внезапно Киврин вспомнила про ту бутыль, которую Рош ей выдал, чтобы промывать колено Агнес. Ввинтившись еще глубже под кровать, она осторожно пошарила за изголовьем, боясь опрокинуть бутылку. Сколько там оставалось, бог весть.
Несмотря на осторожность, она все-таки чуть ее не смахнула, но успела вовремя перехватить широкое горлышко. Выбравшись из-под кровати, Киврин потрясла бутылку. Почти половина. Она заткнула нож за пояс куртки, зажала бутыль под мышкой, ухватила мантию клирика и спустилась вниз. Крысы, собравшиеся продолжить прерванную пирушку, при появлении Киврин на лестнице снова разбежались. Она не стала смотреть, куда они скрываются.
Корова протиснулась в дверь почти на две трети и безнадежно заткнула выход. Раскидав ногой тростник, чтобы можно было ровно поставить бутылку, Киврин сложила свою ношу на пол и вытолкнула корову наружу под непрекращающееся страдальческое мычание.
Однако несчастная скотина тут же стала ломиться обратно в сени.
— Нет! — сказала Киврин. — Некогда.
Но все же поднялась на амбарный чердак и сбросила оттуда корове охапку сена. А потом, подхватив бутылку и плащ, побежала в церковь.
Рош лежал без сознания. Тело его обмякло, огромные ноги были широко разбросаны, а руки лежали вдоль туловища ладонями вверх. Его словно опрокинули навзничь мощным ударом. Дышал он тяжело и прерывисто, будто в ознобе.
Киврин укрыла его тяжелым пурпурным плащом.
— Рош, я вернулась.
Она похлопала его по простертой руке, но он даже не шелохнулся. Подняв шторку фонаря, Киврин зажгла от него все остальные свечи. Из тех, что передала леди Имейн, остались только три, и то уже наполовину сгоревших. Оглянувшись, она запалила заодно и лучины, и толстую сальную свечу в нише святой Катерины, а потом сдвинула их поближе к ногам Роша, чтобы хоть что-то видеть.
— Я сниму с вас штаны, — предупредила она, откидывая покрывало. — Нужно вскрыть бубон. — Она развязала потрепанный пояс штанов. Рош лежал смирно, только застонал негромко и будто захлебываясь.
Киврин попыталась сперва спустить штаны с бедер, потом потянула за штанины, но они сидели слишком туго. Придется разрезать. Жаль, не догадалась прихватить из дома Розамундины ножницы.
— Сейчас разрежу, — сообщила Киврин, отползая туда, где оставила нож и бутылку вина. — Я постараюсь осторожно, чтобы вас не поранить.
Она понюхала горлышко бутылки, сделала глоток и поперхнулась. Хорошо. Вино старое, крепкое. Киврин полила им лезвие ножа, вытерла о собственные штаны, полила еще, стараясь оставить побольше, чтобы хватило на обработку раны.
— Beata[38], — пробормотал Рош, нащупывая пах.
— Все хорошо, — успокоила его Киврин и, взявшись за одну штанину, надрезала шерстяную ткань. — Я понимаю, что болит, но сейчас я его вскрою. — Ухватившись за края надреза обеими руками, она рванула в разные стороны, и ткань разошлась с громким треском. Рош дернул коленями. — Нет, нет, не сгибайте. — Киврин налегла на них, прижимая к полу. — Мне нужно вскрыть бубон.