— Я вовсе не стараюсь рассмешить тебя, — возражает мой приятель.
Он снова принимается помешивать воду в стакане, и тут возвращается официантка с еще одной картонной подставкой и столовыми приборами. Пока она раскладывает их на столе, Рого упорно молчит. Официантка уходит, и я смотрю на него.
— Все еще пытаешься придумать остроумную реплику, чтобы поднять мне настроение? — интересуюсь я.
— Я пытался, но ты все испортил, — притворно хмурится он, втыкая соломинку в воду, как копье.
Я по-прежнему не поддерживаю его шутку, и он качает головой, сдаваясь.
— Знаешь, что я тебе скажу? Ты просто бука.
— И это все? На большее ты не способен?
— Еще как способен! — возражает он, тыча в меня пальцем. — Способен… способен… способен… — Он обрывает себя. — Ну ладно, — вздыхает Рого, — улыбнись, пожалуйста. Если ты улыбнешься, я закажу апельсиновый сок и попробую развеселить официантку. У меня есть пластмассовые зубы вампира. Я думаю, ей понравится. И тебе тоже.
— Это очень любезно с твоей стороны, Рого. Но мне нужно… словом, подожди еще немножко, ок?
— А чем, по-твоему, я занимался последние две недели? А вот ты похож на сосуд вселенской скорби… целыми днями слоняешься по дому с постным выражением лица. Причем нельзя сказать, что твоя жизнь пошла прахом: ты раздаешь интервью направо и налево, ты стал героем дня, чуть ли не спас страну от заговора спецслужб, тебя узнают симпатичные официантки и приносят воду с долькой лимона. Это были лучшие четырнадцать дней в твоей жизни. Так что хватит стенать и посыпать голову пеплом: горе мне, горе!
— Я вовсе не посыпаю голову пеплом. Мне просто…
— …жаль смотреть, как они горят синим пламенем. И вчера, и позавчера я слышу одно и то же: «Они дали столько возможностей…». А ты чувствуешь себя Бенедиктом Арнольдом.[41] Я все понимаю, Уэс. Можешь мне поверить. Но, как говорят все твои сотрудники в офисе, при том, что Мэннинги сделали для тебя, они не оставили тебе выбора. Так что замок, в котором ты жил, построен на песке.
Я молча смотрю на пешеходов, снующих по тротуару.
— Я знаю. Но все равно… Я оставался рядом с Мэннингом почти десять лет. Я был с ним, когда он еще не стал президентом, и я уходил только после того, как он шел спать. И не только в рабочие дни. Каждый день. Почти десять лет! Ты хотя бы понимаешь, что это такое? — Я закрываю глаза, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. — Я не присутствовал на свадьбе сестры. Когда мои родители отмечали тридцатилетие совместной жизни, я был в Украине. У моего соседа по комнате в колледже родился ребенок, а я его до сих пор не видел.
— Ее, если на то пошло, у него девочка. Но ведь ты не виноват.
— В том-то все и дело, Рого: сначала было каждый день, а теперь никогда… Я не просто уволился. У меня такое чувство, словно позади осталась целая жизнь. Моя жизнь.
В ответ Рого качает головой и смотрит на меня, как на несмышленыша.
— Ты разве никогда не играл в УНО? — спокойно спрашивает он. — Иногда нужно сбросить все карты, чтобы выиграть.
Опустив глаза на свой стакан, я смотрю, как кубики льда сталкиваются и с легким звоном касаются стенок.
— Ты ведь прекрасно знаешь, что я прав, — заявляет Рого.
Внезапно один из кубиков, погрузившись на дно, с шипением раскалывается надвое. А те, что плавали на поверхности, резко устремляются вниз.
— Или хотя бы посмотри на случившееся с другой стороны, — добавляет Рого. — По крайней мере, ты — не Дрейдель.
Я гоняю кубик льда соломинкой. На этот раз моя очередь качать головой.
— Я бы не стал проливать слезы по Дрейделю. — Видя непонимание на лице Рого, я поясняю: — Не забывай, за что он получил свое прозвище.[42] Пусть даже в следующем году он не будет заседать в Конгрессе, но, помяни мое слово, очень скоро окажется где-нибудь на самом верху.
— А как же Виолетта или как там ее зовут на самом деле? Когда об этой истории станет известно…
— Поначалу Дрейдель залег на дно, и в самые первые дни его не было ни слышно, ни видно. А потом он предпринял стратегический маневр и начал потихоньку сливать в прессу историю о том, как замечательно помогал федеральным маршалам во время проведения расследования по делу Троицы. Поверь мне, в тот день, когда я увидел его в отеле с подружкой, он уже отрабатывал улыбку, которую наденет перед телекамерами в свой звездный час.
— Но как же… Виолетта… ведь он избил ее… и он…
— …единственный из нас, кто заранее заключил сделку с правительством. Да благословит Господь Америку! Я слышал, его пригласили ведущим нового ток-шоу на радио. И сейчас, пока мы с тобой разговариваем, полным ходом идет подготовка к его первому выходу в эфир. А вчера он продал права на книгу обо всей этой истории за семизначную цифру плюс вознаграждение, которое он получит, когда она войдет в список бестселлеров. А потом, когда книга выйдет в свет, я готов заложить голову, что он благоразумно вставит в нее упоминание о Виолетте, признав тем самым свою вину перед ней только для того, чтобы продать несколько сот тысяч лишних экземпляров.