Глава первая
Поступки моей подруги Парванэ порой меня поражали. Она нисколько не думала о чести и репутации своего отца: громко болтала на улице, заглядывала в витрины, порой даже останавливалась и указывала на что-нибудь пальцем. Сколько бы я ни твердила: “Это неприлично, пойдем скорее”, она ничего не слушала. Однажды и вовсе окликнула меня через всю улицу, хуже того – назвала по имени. Так сделалось стыдно, про себя я молилась: хоть бы растаять или провалиться на месте. Хорошо еще, братьев не оказалось поблизости, а то даже не знаю, чем бы это обернулось.
Когда мы переехали в столицу из Кума, отец разрешил мне и тут ходить в школу. Потом я сказала ему, что в Тегеране школьницы не носят чадру и надо мной будут смеяться, и тогда он позволил мне повязывать голову платком, но чтобы я обещала ему быть благоразумной и не осрамить его, не сделаться испорченной. Я не совсем поняла, что он имеет в виду, как может человек испортиться – ведь я не залежалая еда, например, но я знала, как себя вести, чтобы не осрамить отца, даже если на мне не будет чадры. И какой хороший дядя Аббас! Я слышала, как он сказал отцу:
– Брат! Главное, чтобы девочка была хорошей внутри. Не в хиджабе дело: скверная девчонка и под чадрой ухитрится проделать тысячу штук и лишить своего отца чести. Раз уж ты переехал в Тегеран, живи, как тегеранец. Прошли те времена, когда девочек держали взаперти дома. Пусть она ходит в школу и пусть одевается как все и не выделяется.
Дядя Аббас очень умный и все знает – еще бы! – он до нас прожил в Тегеране почти десять лет. Появлялся в Куме только на похоронах. Как приедет, бабушка, упокой Аллах ее душу, непременно говорила:
– Аббас, почему ты не навещаешь меня почаще?
А дядя Аббас громко смеялся и отвечал:
– Что ж поделать? Вели родичам умирать почаще!
И тогда бабушка хлопала его по лицу и щипала за щеку так сильно, что метина еще долго виднелась.
Жену дядя Аббас нашел себе в Тегеране. К нам в Кум она всегда приезжала в чадре, но мы знали, что в Тегеране она чадру не носит. А ее дочери тем более – в школу ходили с открытыми лицами.
Когда бабушка умерла, дети продали семейный дом и разделили деньги. Дядя Аббас сказал отцу:
– Брат, здесь больше незачем оставаться. Приезжай в Тегеран. Мы сложим обе наши доли и купим магазин. Я сниму для тебя дом поблизости от моего, и мы будем работать вместе. Пора тебе устроить свою жизнь. Только в Тегеране ты сможешь заработать.
Поначалу мой старший брат Махмуд был против. Он говорил:
– В Тегеране религия и вера пошатнулись.
Но другой брат, Ахмад, ликовал.
– Поедем, поедем! – уговаривал он. – Пора нам выбиваться в люди.
А мама беспокоилась:
– Как же девочки? Им не найти там хороших мужей, ведь в Тегеране нас никто не знает. Все наши друзья и родные – здесь. Масумэ сдала экзамен за шесть классов и даже проучилась еще один год сверх того. Надо искать жениха. А Фаати в этом году пойдет в школу. Аллах один ведает, что с ней станется в Тегеране. Все говорят: девушки из Тегерана никуда не годятся.
Али – он учился в четвертом классе – заявил:
– Ничего с ней не станется! Я что, покойник? Я буду следить за ней, как сокол, она у меня шелохнуться не посмеет!
И он пнул Фаати, которая играла на полу. Сестренка заплакала, но никто и внимания не обратил.
Я подошла, обняла ее и сказала:
– Что за глупости! Тебя послушать, так в Тегеране все девочки плохие.
Брат Ахмад, которому до смерти хотелось в Тегеран, рявкнул на меня:
– Заткнись! – И, обернувшись к родителям, продолжал: – Нам бы только решить с Масумэ. Выдадим ее замуж здесь, пока мы не уехали в Тегеран, и не о чем будет тревожиться. А за Фаати приглядит Али.
Он похлопал Али по спине и принялся его нахваливать, дескать, мальчик обладает и отвагой, и представлениями о чести, на него можно положиться. Я уже ничего хорошего не ждала. Ахмад с самого начала не пускал меня в школу. Все потому, что сам не занимался, никак не мог сдать за восьмой класс и в итоге вылетел из школы. Конечно же, ему не по нраву, чтобы я училась дольше, чем он.
Бабушка, упокой Аллах ее душу, тоже огорчалась, зачем это я столько учусь, и все время донимала нашу мать: “Твоя дочь ничего не умеет. Выдадите ее замуж – а ее через месяц отошлют вам обратно”. И отцу тоже: “Сколько можно тратить денег на девчонку? От девочек никакого проку. Это чужое добро. Ты целыми днями трудишься, а тратишь все на нее, а потом еще больше придется потратить, чтобы сбыть ее с рук”.
Ахмаду шло к двадцати, но порядочной работы у него не было. Дядя Ассадолла взял его к себе в лавку на базаре, разносчиком, но чаще Ахмад без дела шлялся по улицам. Совсем не похож на Махмуда – тот всего двумя года старше, но уже серьезный, сдержанный, глубоко верующий, никогда не пропускал ни молитву, ни пост. Казалось, он не на два, а на все десять лет старше.