— Вот здесь она и была. Я помню коричневую плитку на стенах. И занавеску.
Боковая панель со стены была сорвана, но занавеска с елочками все еще свисала со штанги. Он отошел назад. В отделанной плиткой стене на высоте плеча была небольшая ниша, а за ней окно, выходящее на заснеженную крышу.
— Сюда она, видимо, поставила свой ноутбук.
Он оглянулся, пытаясь отрешиться от крика, звучавшего в его памяти. Линолеум с пола был сорван до самого плинтуса, зеркало отвинчено и стояло, прислоненное к вешалке для полотенца. На радиаторе (где все еще оставались пластмассовые держатели, вытащенные из стены) лежали остатки рулона туалетной бумаги. Словно на тот случай, если у кого-то среди этого разрушения возникнет срочная нужда.
— Это не случайно. Они тут что-то искали.
Эмили оглядела обломки.
— И наверное, нашли. Если оно тут было.
— Может быть.
— Нет смысла оставаться здесь и ждать, когда они вернутся и вместо того, что искали, найдут нас. — Эмили направилась к двери. — Серьезно, Ник. Тут ничего нет.
Но Ник не слышал ее. Он смотрел на радиатор, вспоминал.
День святого Валентина. Джиллиан, проснувшись, прижалась к нему — лучшее утро в День святого Валентина, какое у него было. Он принес ей в кровать вафли и «Кровавую Мэри», боясь, как бы она не сочла это вульгарным. Он подозревал, что этот праздник для нее — пустой звук, и его не удивило бы, предложи она вместо этого посетить воинское кладбище или съесть куриный бульон. Но она улыбнулась и прижалась к нему, как котенок; правда, когда он попытался ее поцеловать, отодвинулась и пролила томатный сок на кровать.
— Сначала ты должен найти мой подарок, — сказала она ему, и в глазах у нее появился блеск — сигнал, что ему придется оставить свои поползновения.
Он перевернул квартиру вверх ногами. Даже Брета потряс этот кавардак. Джиллиан смотрела, давая ему подсказки, на его взгляд, совершенно произвольные. Вафли остыли. Несколько раз он просил ее открыть ему место, но она в ответ только смеялась и говорила, что любовь свое найдет. В конечном счете он разозлился настолько, что натянул на себя одежду и бросился в парк.
Она так и не сказала ему, где спрятала подарок.
Брет нашел его четыре дня спустя. Он сидел в туалете, рассматривал картинки в каком-то грязном журнале, потом отмотал туалетную бумагу, и рулон на этом кончился. Брет выскочил из туалета, брюки у него болтались на щиколотках, в одной руке он держал крохотный конверт, а в другой — картонную трубочку от рулона.
— Кажется, это тебе.
Брет уже вскрыл конверт. Внутри была открытка с пластмассовым позолоченным ключиком, а под ним подпись: «Ключ к моему сердцу». На обороте Джиллиан написала три слова:
«Ты меня нашел».
— У Джиллиан был один секрет.
Он подошел к радиатору и вытащил рулон туалетной бумаги из держателя. Засунул палец в картонную трубочку.
«Не ожидай найти там что-нибудь», — сказал он себе.
Он увидел щель между трубкой и рулоном, засунул туда палец и раздвинул ее. Картонная трубочка отошла. Его палец ощутил не мягкую туалетную бумагу, а жесткую поверхность писчей. Он вытащил ее. Два листика с прорывами наверху, где они были оторваны с пружинки блокнота.
Он услышал скрип лестничной ступени.
LXXVI
Майнц
Демоны поселились в нашем доме. В это уверовали многие из нас. В течение следующей осени и зимы в Хумбрехтхофе воцарилась безрадостная атмосфера. Люди не говорили мне о своих страхах — знали, как я этого не любил. Но я ловил обрывки разговоров через открытые двери, нервное бормотание себе под нос. Я знал, что некоторые из них все еще побаиваются пресса. Они считали его мощь неестественной, их смущало то, что он многократно превосходит силу человека. Некоторые объясняли эти возможности пресса черной магией. Я думаю, подобные представления питались городскими слухами; их распускали те, кого беспокоило все, что происходит за нашими стенами. И вдобавок те, кто мог догадываться о происходящем, но считал, что такие разговоры пойдут им на пользу.
Но — должен признать — странные вещи и в самом деле происходили. Клянусь, иногда по ночам я слышу скрип и клацанье пресса в комнате подо мной. Я думал, что это, возможно, дневные заботы прокрадываются в мои сны, но постепенно стало выясняться, что и другие слышат эти звуки. Как-то ночью весь дом проснулся от громкого удара. Мы бросились к прессу и нашли на полу разбитую бутылку с чернилами. Мы решили, что это кот. Или ласточки, залетевшие в окно.
В конечном счете это стало чем-то вроде шутки. Когда наборщик забрался в свою кассу и на месте «е» нашел «х»; когда в пачке с бумагой обнаружилась недостача в два листа; когда инструменты Готца вдруг в одну ночь затупились; когда форма, оставленная в прессе, наутро оказалась перевернутой, — в этих случаях люди крестились и обвиняли во всем демонов пресса.