-Мы-вот-с-товарищами-уже-ходячие-а-молодой-человек-который-спит-ему-еще -гипс-не-снимали-говорят-завтра-так-он-лежачий-пока.
Схема повторилась: ученик ваш, помнится, покончил с собой - и я, стало быть, пытался... а детали другие. Из этого следует, между прочим, что очень может быть... очень даже может быть... почему бы, в самом деле, не быть такому: ученик Ваш и я - одно и то же, в разных витальных циклах, а? Значит, и вправду были у меня и другие времена... Дерзко, конечно, предполагать, однако случайность есть случайность - не так ли, Станислав Леопольдович? М-да... опять вы правы: "Лучше все делать очень медленно. Очень и очень медленно". А я сейчас так и делаю. Медленно-медленно иду по нашей с Вами беседе... раньше бы пройтись по ней! Иду, значит, и натыкаюсь еще на одну интересную подробность: "...я жил с одной прекрасной дамой. Я очень любил ее. Мы прожили... дай бог памяти, лет десять. Двести с лишним лет назад". Не Эмма Ивановна ли это, Станислав Леопольдович?
- Он-странный-молодой-наш-человек-молчаливыйвсе-думает-о-чем-то-а-невеста-у-него-ну-такой-красоты!
Значит, Вы с ней все-таки встретились снова... Непонятно, правда, что из этого получилось, если Вы тень. Впрочем, дело не мое... А тогда я сказал: "Мне не хочется уходить от Вас", - и Вы ответили: "Очень рад. Да и ситуация еще не исчерпана... Если бы Вы знали, насколько не исчерпана..." Так все-таки, насколько, Станислав Леопольдович? Чего теперь ждать, когда Вы в летаргическом сне? Встречи в Элизиуме? Там, где рассредоточивают... или, по крайней мере, грозят рассредоточить тени? "Во-о-от насколько!" - и вы широко развели руки. Действительно настолько? "Знаки, знаки..."
- Она-ему-ворона-приносила-говорящего-только-он-мало-поговорил-а-вообще -то-умора!..
Как это там было: "Подлинные знаки - вот чего мы напрочь не умеем воспринимать. Казалось бы, все уже яснее ясного и сердце знает: подан знак, ан нет! Не верит, соглашаться не хочет, сопротивляется". Не сопротивляется больше, верит напропалую сердце мое: такие уже допущений делает - в животе холодно. И привкус мяты во рту. Впервые за последние - сколько? - почти два месяца: значит, близко... Правильно иду, значит! Привкус мяты - это оттуда: Элизиум. Их пища - время, медуница, мята... И плевать "на цыганок, на гадалок, на фокусников, на заклинателей змей... ручное все это. Hand made, не по-русски говоря". Теперь понятна и данная фраза... понятно даже, кому она адресована! Другая тоже понятна и туда же адресована: "В том-то и есть чертовщина жизни, что в течение получаса все может измениться на полную свою противоположность..." Теперь действительно понятно, Станислав Леопольдович. Так оно и было. Что ж, почти все... И блистательная кода...
-А-чего-я-нормально-хожу-уже-с-костылями-провожу-значит-потом-в-холле-с -соседями-посижу-пусть-поспит-паренек...
И блистательная кода: "Вы знайте, что Ваша душа бессмертна!". Стало быть, что же... тень и есть душа?
Когда, держа высоко над головой сверток, в палату, как птица, влетела Эвридика, она прямо-таки замерла у постели Петра. Петр смотрел на нее древними совсем глазами - и во всей фигуре его был покой, огромный нездешний покой.
- Я украла книгу, - тихо, словно боясь спугнуть ангела, сказала она, возьми.
- Спасибо, - улыбнулся Петр. - Теперь как раз она мне очень нужна узнать, что же дальше. Я, пожалуй, успею к утру: завтра можно будет вернуть ее, если сегодня ночью тебя не арестуют. Придешь завтра?
- Ну и вопросы у тебя! - Она поцеловала его и вышла: фея-авантюристка, исполняющая желания и тут же исчезающая-из-поля-зрения... Так и надо, Эвридика. Молодец.
...исчезающая-из-поля-зрения, чтобы опять быть рядом когда нужно.
- Привет. - Невозможно прекрасная утренняя-Эвридика.
- Привет. - Бессонный Петр закрыл книгу. - Тебя не арестовали?
- Нет еще. Часа через полтора арестуют... когда книгу привезу. Сегодня мама работает, я ей не сказала ничего. Она, наверное, и арестует. - И присела на кровать: невозможно-прекрасная-утренняя-Эври-дика... Соседи-на-костылях любезно оставили их вдвоем.
- Никто тебя не арестует. Книгу вообще никуда отвозить не надо.
- Ну уж нет! - замотала головой Эвридика. - Пусть меня казнят честной.
- Книгу отвозить не надо, - повторил Петр. - Дело в том, что ее никто не хватится: этой книги никогда там не было.
- Не было? - просто и доверчиво спросила фея-авантюристка.
- Не было, - подтвердил Петр.
- Что ж... пусть тогда и не будет, - Эвридика облегченно вздохнула: проблема исчерпала себя сама. - Ты мне что-нибудь расскажешь?
- А нечего почти рассказывать. Тут все то же самое. Ты это уже знаешь.
- От Эммы Ивановны?
- И от нее тоже. От нее в первую очередь.
- Но ты все время улыбаешься, Петр... так, как будто знаешь, что делать.
- А я знаю, что делать, - весело ответил тот. Он взял Эвридику за руку. - Надо просто жить. Жить - и этого будет вполне достаточно. - Петр смеялся и просто-таки невозможно походил на Станислава Леопольдовича, когда старик разгуливал по телеэкрану с "долзеленый-йо-хо!" на губах.
- И все же, Петр?
- Для начала свяжись с кем-нибудь из ансамбля - у тебя ведь есть телефоны? Надо попросить от моего имени и от имени... Станислава Леопольдовича снять блокаду с дома восьмерок.
- Почему? - испугалась Эвридика.
- У него и так ничего не выйдет. Или выйдет все. - Это был более чем туманный ответ - впрочем, Эвридика и не ожидала другого.
Она только спросила:
- Сейчас позвонить?
- Сейчас. - И Петр взял с тумбочки конверт. С восьмерками. Развел руками и порвал его на глазах Эвридики. - Кажется, мое письмо дошло уже по адресу. К сожалению.
- Я ничего не понимаю, - сокрушилась Эвридика.
- А не все нужно понимать, - с готовностью сказал Петр. - Есть и непонятные вещи. Много непонятных вещей.
- Для тебя - тоже?
- Конечно. Для всех. Я вот не понимаю, например, как это - телефон? Или, допустим, - телевизор!
- Да ну тебя! - махнула рукой Эвридика и в первый раз за утро улыбнулась.