Значит, Элизиум. Елисейские поля… Поля на краю земли. Несколько тысячелетий принимали они странников — не то чтобы самих странников (сами странники оставались в земле), но их тени, ибо все равно мертвые тени не имут. Тени имут живые, да не так уж часто обращают на это внимание".
Ну и довольно. Петр, только что, как мы с вами помним, пойманный автором книги на случайных своих мыслях по поводу «умствований, схоластических шалостей» и проч., готов был закрыть книгу: в самом деле, многовато уже подробностей (отделение классической филологии, 2-й курс), как вдруг: «Невнимательный они народ, живые… И слишком быстро живут. Если бы они жили не так быстро, они могли бы заметить кое-что… кое-что интересное. Но они действуют как бы наизусть, то есть пробегают свою жизнь, проборматывают, не вдаваясь в частности, в подробности каждой ситуации, которую посылает им судьба. Дети так читают стихи — зная уже наперед, что там дальше, и галопом скача к финалу: tiefe-Stille-herrscht-im-Wasser-und bekummert-sieht-der-Schiefer-Todesstille furchterlich-reget-keine-Welle-sich».
Петру моментально сделалось очень холодно, потом тут же очень жарко: он достал платок — вытереть лоб, забыл об этом и сунул платок в карман. Прочитанный текст он помнил. Он помнил его слово в слово: искажения были незначительные. Вместо «мы» в тексте везде стояло «они» и вместо русского примера приводился немецкий. Текст принадлежал Станиславу Леопольдовичу. Значит, S.L. — это…
— Простите, — он бросился к столу выдачи книг — наверное, слишком стремительно: грузинская дама за столом взглянула на него с удивлением: «Потише, молодой человек!» — Простите, пожалуйста… я заказывал книгу… там в карточке… я списывал из каталога… были буквы… S.L. — я не нашел их в книге, мне нужно знать, что они обозначают. — И Петр протянул контрольный листок.
— Вот Ваше требование. — Дама нашла уже в ящичке заполненный Петром формуляр. — Так что Вас интересует? Ах, S.L., S.А… понятно. Это означает sans lieu, sans annee… ну, то есть без места издания и без года, по-французски, понимаете?
— Почему по-французски? — спросил Петр первое, что пришло в голову.
— Так принято.
— Когда принято?
— Что значит «когда», молодой человек?
И в самом деле, что значит «когда»? Принято — и все. Неизвестно когда. Давно принято — чего он прицепился к грузинской даме этой с идиотскими вопросами!
— Извините, — Петр вернулся к своему столу. Он еще раз перечитал последнюю фразу: та же самая фраза. Очередная случайность, стало быть. Не просто даже случайность — Случайность Случайностей. Раз в… двести лет бывает. Если не реже. Если не реже… и никакая не случайность это вовсе! Теперь уже нет ни малейшего сомнения в том, что… Додумывать было страшно. Да как-то, честно говоря, и не очень получалось это — додумывать. «Мне послан знак», — сказал он в сердце своем наконец и без остановок уже читал дальше.
"Отныне позволим себе обращаться лишь к тем из благосклонных читателей, кто любит частности и подробности жизни, а значит, не раз наблюдал такую, например, картину: идет по улице человек и отбрасывает сразу две тени. Причем одна тень определенно его, а вот другая…
Однако оборвем себя на полуфразе и попытаемся хотя бы в самых общих чертах постичь необыкновенный этот феномен — Феномен Тени. О нет, не физическую (resp. оптическую) его природу — оставим физику физикам. Сосредоточимся на той области, в которую досточтимый Аристотель забросил все, для чего не существует естественнонаучных объяснений, — на области метафизики. Вот сфера, достойная нашего внимания, а именно то, что следует после физики, что остается от физики таким недоучкам и доморощенным философам, как ваш покорный слуга. А между прочим, не так-то уж мало им остается. Например, те представления о тени, которые закреплены в значениях многозначного этого слова. Неясные очертания фигуры человека, животного, предмета… Отражение внутреннего состояния в чертах живого существа… Призрак, дух… Слабое подобие чего-то… Подозрение.
Не берет ли благосклонного читателя оторопь, едва лишь принимается он сопоставлять поименованные здесь значения? Не веет ли на него хладом иной жизни? Если и так, то пусть не порицает себя благосклонный читатель за избыточную мнительность: опасения его отнюдь не лишены основания. Не произвольно складываются значения в языке: все они звенья когда-то долгой и прочной цепи, которую разорвало время. Прежде опоясывала цепь эта единое в своем роде пространство бытия-небытия вместе, темное пространство абсолюта, бездну универсума. Дерзнем же осторожно перебрать сохранные еще звенья пусть и неполной теперь цепи, продвигаясь от конца ее к началу и блюдя верность гению языка. Итак, первоначально ощущаю я некоторое подозрение, подозреваю присутствие тела. И вот вижу я наяву слабое подобие чего-то. Я склонен рассматривать это «что-то» как призрак, дух. Но дух есть внутреннее состояние тела и неизбежно оставляет следы на материи, отражается в ней. И точно: вот передо мною неясные очертания фигуры человека, животного, предмета, еще мгновение — и я увижу то, темное отражение чего явлено мне. Я трепещу от близости разгадки: вот оно!
Допускаем, что в построении нашем логические переходы не вполне безупречны, но мы ведь воспользовались лишь сохранившимися звеньями. А сколько их утрачено!.. Намекают на эти утраты те идиомы, которые сберегаемы языком в состоянии нерасчлененном и смысл компонентов которых угадывается только весьма приблизительно — настолько приблизительно, что, пожалуй, нет нужды и утруждать себя. Достаточно попросту привести известные нам идиомы, варьирующие тему тени. Ср.: тень обиды; ни тени насмешки; тени под глазами; тень прошлого; держаться в тени; бросать тень на…; стать чьей-нибудь тенью; ходить тенью; одна тень осталась (так говорят о том, кто слишком худ)…
А в скольких языках «душа» и «тень» вообще обозначаются одним и тем же словом!
Остается ли теперь, и особенно по более продолжительном размышлении, хоть какая-нибудь почва для сомнений в том, что перед нами — целый мир, еще один мир данностей, игнорируемых человеком в быстроте дней его? Впрочем, слово «мир» есть, разумеется, метафора, ибо этот «мир» (мир теней) вне мира умопостигаемого не существует, он отражение его, он другая сторона жизни. Теневая сторона жизни. А ведь далеко не всегда бывала она в небрежении, подобном сегодняшнему. Впрочем, и сегодня некоторые африканские народы боготворят тень: наступить на тень человека считается у них грехом. Что же касается времен минувших, то уж времена минувшие трудно упрекнуть в недостатке внимания к теневой стороне жизни: задумаемся, как много поверий связано с ней. По отсутствию тени узнавалась нечистая сила. Да и у тех, кто просто связан был с нечистой силой — колдуны, ведьмы, — с тенями тоже не все благополучно обстояло. Так, сами они могли считать себя в безопасности, даже если кому-то приходило в голову расправиться с ними физически: никакие побои не оставляли следов на их теле. Казалось, они и вовсе не чувствовали ударов — только презрительно улыбались в лицо тому, кто посмел посягнуть на них. Однако стоило только дотронуться до их тени — тут с ними начинало твориться нечто неописуемое. А уж попробуй кто-нибудь стукнуть их тень, скажем, палкой или начать топтать ее!.. И конвульсии случались, и припадки, и помрачение ума, даже смерть могла приключиться. Так что колдуны и ведьмы пуще глаза берегли тени свои — простой же народ, прознав об этом, их самих и пальцем не трогал: прыг на тень — и давай плясать! Пока колдун или ведьма в корчах не кончались. Непонятно только, почему инквизиция, например, посылала спознавшихся с нечистой силой на костер: сколько невинных пали жертвами невежества! А всего-то и надо было, что проверить, опасается ли подозреваемый за тень свою, — не понадобились тогда бы никакие костры.
Известна история магистра черной магии Андреаса Тотенгребера, жившего в прошлом веке, тень которого была арестована самолично герцогом Брауншвейгским, хотя достославный этот герцог одним из первых среди германских государей прекратил преследования колдунов и ведьм, отменил пытки за чародейство. Однако Андреас Тотенгребер был личностью самою что ни на есть отпетою и занимался гаданием на крови младенцев. Герцог же Брауншвейгский, муж чрезвычайно просвещенный, не стал подвергать преступника истязаниям — он приговорил тень его к аресту, чем вызвал недоумение добрых сограждан своих, не слыхавших прежде о такой мере наказания. Андреас Тотенгребер был заточен в совершенно темное помещение, куда не могли проникнуть лучи никакого источника света, где преступник и скончался в самое короткое время вследствие утраты тени — утраты, как оказалось, непереносимой для колдунов. Личный врач герцога Брауншвейгского констатировал смерть в результате асфиксии (удушья), между тем для асфиксии не было никаких причин.