Тень Эммы Ивановны Франк.
Тень Эвридики Александровны Эристави.
Тень Петра Васильевича Ставского.
Тени ребят из ансамбля «Зеленый дол»:
Тень Евгения Николаевича Зайцева.
Тень Павла Сергеевича Игумнова.
Тень Аллы Николаевны Петровой.
Тень Владимира Игоревича Константинова.
Тень Станислава Борисовича Штейна.
Тень Сергея Дмитриевича Затонского.
Особенно хочется поприветствовать:
Тень Марка Теренция Варрона, говорящего ворона!
(В тени-огромного-сквера аплодировали — долго, очень долго).
К сожалению, мы не можем попросить подняться на трибуну Тень Царя Аида и Тень Персефоны: их носители, Аид Александрович Медынский и Серафима Ивановна Светлова в настоящее время не спят, они бродят по Москве, переживая события плохого дня. Пожелаем им сердечной беседы и душевного покоя.
(Названные Тенью Ученого тени живых стояли на тени-трибуны небольшой группкой и очень смущались).
Почетный Президиум Атлантических Теней постановил считать упомянутые тени живых Почетными Тенями Атлантиды — на веки веков.
(И снова аплодировали тени Атлантиды — долго, долго, долго).
Там, на Земле, Аид Александрович Медынский почти решил проблему человеческого бессмертия и вплотную подошел к феномену витальных циклов. Что же касается теней, стоящих перед нами, то носители их оказали неоценимые услуги в поисках форм контактов между живыми и мертвыми: добрые, отважные и мужественные носители эти бесстрашно ступили на стезю бессмертия! Они доказали, что лучшие представители человечества готовы с честью выдержать испытание Знанием.
Центр по Изучению Контактов на Атлантиде, ведя непрерывную борьбу с Советом Атлантических Теней, совершил сегодня самое значительное открытие за последние тысячелетия. Оно войдет в историю под названием «Феномен Рекрутова» и свидетельствует о том, что Атлантида сможет возвращать человечеству его утраты.
Последние слова Тени Ученого вызвали такие овации, что на Земле раздался страшный гром, разбудивший всех спящих. Тени живых мгновенно улетучились с тени-трибуны. Возвращались они в разное время — последней (вернувшейся через час) тенью была тень Эммы Ивановны Франк.
К этому времени на тени-трибуны стояла уже Тень Петра. Тень Эммы Ивановны застала лишь финал речи.
— …контактной метаморфозы. Таким образом, Тень Ученого, или Станислав Леопольдович — да простят мне употребление здесь земного его имени, столь любимого всеми нами, — один взял на себя заботу о духовной стороне контакта между царством мертвых и живыми. Как высок может быть дух человека, мы поняли только после знакомства с магистром. Что нельзя забывать историю души своей, мы поняли только после знакомства с ним. Что прежде чем предстать перед Высшим Судом, Божьим Судом, каждый предстанет перед глазами равных себе, мы поняли только после знакомства с ним… Мне повезло меньше других: я лишь раз говорил со Станиславом Леопольдовичем… простите, Тенью Ученого, в этом витальном цикле. Но жалеть ли мне о несостоявшихся встречах, если в одном из прошлых моих витальных циклов, в восемнадцатом веке, я сподобился быть учеником магистра Себастьяна, как звали его тогда. И только теперь я отдаю себе отчет в том, что такое не проходит бесследно. Можно истребить память, можно добровольно или под сильным нажимом изжить в себе индивидуальность, но душа — помнит, душа — остается собой, что бы ни сделали с ней. И пусть все прекрасно, пусть фанфары, пусть знамена, пусть гимны… тут же, рядом, — легким облачком, бабочкой, тенью: ду-ша.
Тень Петра отошла от тени-микрофона, а атлантические тени, наученные опытом прошлой овации, лишь тихонько зашелестели тенями-ладоней.
А на тени-трибуны царила уже Тень Марка Теренция Варрона — мудрого свидетеля и очевидца того, что не один только раз живем на свете, что жили и будем жить дальше. Гортанно произнесла она на двадцати семи языках единственное слово:
— Д-у-ш-а.
Спящим в Москве Эмме Ивановне, Эвридике, Петру, ребятам из «Зеленого дола» снились в ту ночь удивительные сны, не-за-бы-ва-е-м-ы-е.
Глава ДВАДЦАТАЯ
УЖИН в обществе восьмерок
Конечно, Эвридика опаздывала на ужин: как вообще везде и на все — опаздывала. В приглашении, полученном ею накануне, значилось:
«Дорогая моя Эвридика Александровна Эристави, приглашаю Вас на ужин по случаю летнего вечера. Ужин состоится по адресу; Москва, ул.Немировича-Данченко, д.5/7,кв. 109. Прошу не опаздывать: начало в 20-20. С.Л.»
А было уже 21-10… При этом Эвридика еще только на Пушкинской площади. Она опаздывает на пятьдесят минут. Стыдно.
Эвридика почти бежала по Горького, постоянно заглядывая в пакет с изображением носорога-в-джинсах, где мирно посиживал Марк Теренций Варрон: он никуда не опаздывал и уж, наверное, в точности знал, зачем его пригласили. А Эвридика не знала. Так и не удалось обсудить этого с Петром: почему-то он все время переводил разговор на вообще-другое. В последнее время Петр предпочитал помалкивать о восьмерках — и Эвридику это немножко сердило.
— Скажи, по крайней мере, что ты думаешь о подписи? — приставала Эвридика. — С.Л. — это ведь нонсенс! С какой стати, он ведь не может быть Станиславом Леопольдовичем? Или может, Петр? Ты же знаком со Станиславом Леопольдовичем! Произвел он на тебя впечатление такого человека?
Но только улыбался Петр и отшучивался.
— Чертовщина жизни… — говорил. — В том-то и есть, — говорил, — чертовщина жизни, что в течение получаса все может измениться на полную свою противоположность!
Сворачивая налево, Эвридика чуть ли не нос к носу столкнулась с Эммой Ивановной Франк.
— Вы… на Немировича, 5/7? — ошеломленно спросила девушка, забыв даже поздороваться.
— А Вы? — запыхавшаяся Эмма Ивановна (шла снизу, в гору) остановилась.
— Конечно, — засмеялась Эвридика. — И мы обе с Вами опаздываем, Госпожа Двойник!
— О, я везде всегда опаздываю, Эвридика! — сокрушилась Эмма Ивановна и взглянула на платье Эвридики. — Последняя его шутка: мы обе в зеленом.
— Станислава Леопольдовича? — наконец уже по адресу могла спросить Эвридика.
— Не думаю, — странно реагировала Эмма Ивановна. — Это была бы уже полная заморочка…
Они долго разбирались с подъездами огромного дома-корабля, увешанного тенями МХАТа и словно через миг отплывающего в Элизиум.
Подниматься пришлось высоко, под самое небо.
— Ну конечно, — сказала Эмма Ивановна. — Только здесь и могло такое твориться. Тринадцатый этаж.
Дверь открыла веселая женщина с грустными глазами, приветливо кивнув вошедшим и уступив место грустному человеку с глазами — веселыми.
— Добрый-вечер-мы-очень-поздно-простите, — пролепетала Эвридика, а Эмма Ивановна сдержанно поздоровалась.
— Добрый вечер, здравствуйте, вы как раз вовремя, — ответили низким и давно — ой как давно! — знакомым по телефону голосом. — Проходите, пожалуйста. Ужин назначен на девять вечера, я специально написал в ваших с Эммой Ивановной пригласительных билетах 20-20. Я ведь знаю, с кем имею дело!..
— Да уж! — очаровательно улыбнулась Эвридика. — И тем не менее мы последние.
Веселая-женщина-с-грустными-глазами уже повела Эмму Ивановну в комнату через внутреннюю какую-то, странную для квартиры, арку… арочку, скажем, а собеседник кивнул.
— Сколько же всего гостей? — Эвридика поправляла заколку, то и дело соскальзывавшую со слишком густых волос.
— Увидите, — усмехнулся хозяин и настороженно спросил: — Откуда у Вас эта заколка? Я ее не знаю…
— Купила! — мстительно ответила Эвридика.
— Безобразница, — покачал головой хозяин. — Я думал, Вы придете в шали.
— Ничего Вы не думали… Хотя шаль у меня с собой, в пакете. Ой, Марк Теренций Варрон, я забыла о нем! — И Эвридика осторожно достала из пакета завернутую в шаль птицу.
Та успела уже уснуть и была, по-видимому, очень недовольна неприятным пробуждением.
— Хорош, — сказал хозяин, когда ворона развернули. — И смотрите-ка… правда, голубой! Я считал, это метафора…