Несколько минут ехали молча. Затем Алекс снова продолжил:
- Я потому и увлекался больше фольклором, чем другими жанрами. И для нас выбрал такое направление. Но от воспитавших меня рамок все же не могу выйти. Современный фолк - это не истинно народная музыка, это тоже отголосок классики, -- было видно, что ему неприятно это говорить. -- Настоящая народная музыка мало кому интересна. На ней не заработаешь.
- А на роке заработаешь, - фыркнул Дима.
- На любой попсе можно заработать, - меркантильно ответил Алекс.
- Рок - это не попса! - возмутился басист.
- Любая массовая культура - попса, - парировал Алекс. - А рок еще и рекламирует себя как антипопса. Это его вдвойне попсовит.
- Почему? - поинтересовался я.
- Потому что запретный плод сладок, - туманно ответил Алекс с улыбкой. Кажется, ему доставляло удовольствие умничать с нами. - Люди идут на рок-концерт, потому что уверенны в его непопулярности. К тому же рок агрессивен, что тоже немаловажно для основной его публики - тинейджеров. Маркетинг!
- Не согласен, - возразил Дима. - Я считаю, рок стремится к свободе личности. Разве нет? Какие здесь могут быть традиции Рима?
- Рок впитал в себя качества, которыми не обладает "легальная" сцена: душевность, агрессия, отсутствие финансовой выгоды, свобода, любовь и так далее. Впитал, афиширует, но редко использует. Бюрократы понимают, что недовольные их режимом будут всегда, но в современных условиях оппозиция нуждается в серьезном финансировании. И если самому государству не заняться этим вопросом, оппозицию в России будут финансировать иностранцы. А это уже влияние на внутреннюю политику страны в интересах потенциального врага. Поэтому наряду с основным загоном для послушного народа напротив строят загон-дублер, чтобы аккуратно складывать туда оппозицию: неформалов, сектантов, анархистов, педофилов, террористов, некромантов и прочий сброд. Оппозиции там комфортно, ей дают вдоволь орать, ругаться, собирать митинги, ломать гитары на концертах, стебаться над овцами в соседнем загоне. Ее там вовремя кормят, вовремя гладят, вовремя сажают и вовремя отпускают. Короче, загон-дублер - это комната с боксерскими грушами, напичканная камерами слежения, где оппозиция срывает свою злость. Как итог - на реальные действия радикалы становятся не способны. Это называется свободой слова.
- Я слышал, в японских компаниях есть комнаты для снятия стресса, -- вставил молчавший до сих пор Игорь. Именно оттого, что он так долго не проронил ни слова, его слушали с удвоенным вниманием. - Там есть боксерские груши с портретами начальников. Когда начальство выведет какого-нибудь работника из себя, тот идет в эту комнату, молотит грушу и довольный возвращается на место.
- Да, - кивнул Алекс. - С одной стороны это щит от вмешательства других государств во внутренние дела России, а с другой - порождает однополярность власти. Власть становится диктатом, не получающим народного отпора. И это не только у нас.
Мы уже покинули трассу, и некоторое время двигались по Ставрополю. Похоже, Диму порядком утомила эта беседа, Сергей был задумчив. Игорь с интересом глядел по сторонам. Алекс, решив, что разговор окончен, накрутил громкость на автомагнитоле.
- По-моему, та музыка, которую ты слушаешь, противоречит тому, что ты только что рассказал, -- возразил я.
- В том-то и проблема, - вздохнул Алекс. - Я слушал эту музыку в детстве и теперь не могу от нее отделаться. Она мне кажется самой лучшей.
Я слушал надрывы Фредди Меркьюри из динамиков и боялся, как бы сегодняшние откровения Алекса не подействовали так же, как недавно на меня подействовало воспоминание о статье про мертвый рок в России. Алексу не следовало такое говорить незадолго до выступления, такие речи убивают воинский дух. Он не хуже меня должен понимать, что грядущий фестиваль - хороший шанс для начинающих музыкантов быть услышанными, в прямом и переносном смысле. Тем более, концерт будет разбавлен более солидными группами, уже снискавшими славу на большой сцене, и на их фоне игра новичков должна выглядеть не менее уверенной. Алекс как будто прочитал мои мысли, и после того, как припарковал машину, он посмотрел сначала на Игоря, затем заглянул за спинку своего кресла, где сидели я, Сергей и Дима. Затем смерил наши лица острым взглядом и с сожалением заметил:
- Кажется, я вам много лишнего наговорил.
- Не понимаю, Алекс, почему ты заморачиваешься, если не сможешь ничего изменить? - спросил Сергей. - Рабу плохо не от того, что он раб, а оттого, что он понимает это. Может быть, на самом деле нет никакого рабства, просто ты наслушался всякой чертовщины?
Алекс хотел было промолчать и наконец покинуть автомобиль, о чем я мысленно очень просил его, но с тяжким вздохом он снова заглянул на пассажирское сидение. Его взгляд был усталым, серьезным и сконцентрированным.
- Ты знаком с математикой? - осведомился Алекс. Сергей кивнул. - Так вот, твое предположение в условиях бюрократии похоже на математическое уравнение с кучей скобочек. Тебе нужно найти "икс", чтобы решить задачу. Ты подставляешь вместо "икса" разные числа и проверяешь результат. Когда ты уже почти готов решить уравнение, кто-то ставит твой "икс" в скобки и возводит в степень "игрек". Теперь ты вынужден искать еще и "игрек". И так без конца. Вот так и обрабатывает твое сознание современная власть.
В этот день я усвоил одну вещь: насколько бы крутыми не были "AC/DC" или, например, "Pink Floyd" для выросшего на песнях Шаляпина или звуках там-тама они навсегда останутся хаотичным шлаком.
Глава 6
Парковка рядом с древним, пережившим революцию зданием, была густо забита машинами. Это был красно-белый двухэтажный дом, с грубыми лепными узорами и рисунками по всему фасаду и шиферной крышей. Краска на стенах сравнительно новая, но было ясно, что свой внешний вид здание сохранило еще со времен царя Гороха. Возле парадного входа, на клумбах, на лавочках, под окнами толпилась куча народу, съехавшихся сюда со всего Ставропольского края. Разноцветные ирокезы, косухи, эмо, банданы, шипованые браслеты, гитары, татуировки, пирсинг, яркие, кричащие картинки на черных футболках, бороды - все это смешалось в одну пеструю кучу, дожидавшуюся своего часа. Сотни полторы музыкантов втиснулись в небольшой дворик, огражденный старым кирпично-кованым забором.
Мы покинули "двенашку". Гитаристы достали из багажника свои зачехленные инструменты. Я помог Алексу стянуть его синтезатор с багажника на крыше.
- Надо будет микроавтобус приобретать, - бубнил во время разгрузки наш "директор".
В девять часов утра массивная деревянная дверь "Железного радио" чуть приоткрылась, выпустив девушку небольшого роста с бумажным листком в руке. Гул во дворе приутих. Запинаясь, начиная несколько раз заново фразу, девушка прочитала на бумажке что-то заковыристое на английском. Ей откликнулась бородатая группа в косухах, музыканты широкими шагами пересекли двор и скрылись за дверью.
- Ждем, - зевнул Алекс.
Время шло. Команды то приходили, то уходили. Покидающие здание "Железного радио" разделились на две категории: радостных и недовольных, отчего можно было подсчитать, сколько групп прошли отбор. Число их было угнетающе малым. Становилось понятно, что жюри у радиостанции достаточно строгое. Во дворе чувствовалось волнующее напряжение, хотя вокруг шутили, смеялись, разыгрывались. Тут и там мелькали смартфоны, фотографирующие это пестрое столпотворение. Музыканты гуляли по все больше заливаемому солнцем дворику, что-то мурлыкали себе под нос, поигрывая на гитаре, или ходили налево-направо, молотя по воздуху и по всем предметам, до которых можно дотянуться, барабанными палочками. Если подойти к торцу здания, можно было слушать приглушенный стенами музыкальный шум, доносящийся откуда-то со второго этажа. Несколько человек разместились на углу, обсуждая игру конкурентов. Кое-где возникали небольшие стычки. Объявляющая команды девушка всем уже привыклась, ее появление встречали радостными криками и улюлюканьем, на что она только мило улыбалась.