— И ты готов с этим смириться?
— С чем? — не понял Алекс.
— С тем, что занимаешься музыкой только ради бабла.
— Чем-то же надо зарабатывать, — пожал тот плечами. — Я понимаю, что ты сейчас думаешь, раньше и мной руководствовали подобные мысли. Тебе кажется, что искусство — это нечто сакральное, душевное, интимное, прекрасное… То, за что стыдно брать копеечку, ну, исключительно ради пропитания и погашения себестоимости культурного продукта. Такое может спороть только наивная учительница литературы в средней школе. Нет! Искусство — это развлечение! Оно им было, есть и будет! Любой знающий себе цену поэтишка торгуется за каждый свой стишок не хуже армянина на рынке. Потому что он все понимает. Искусство, вопреки всякому мнению, не способно вытащить из клоаки грехопадения: любой уважающий себя садист будет с еще большим наслаждением кромсать жертву изящным ножом в комнате, увешанной библейскими сюжетами да Винчи под органную музыку Баха. И от этого получит еще больше наслаждения. Музыка не меняет человека — она вынимает из глубины его души самые сокровенные чувства, будь то любовь или жестокость. Человек слушает музыку про себя, и от этого балдеет.
Я с интересом наблюдал за изменениями в мимике и интонации Алекса: когда разговор заходил о попсе и деньгах он обычно становился резким и агрессивным. Казалось, Алексу самому не нравилось то, что он говорил. Пылкость его речей выдавала какую-то внутреннюю борьбу.
— А ты думал о том, к чему все это может привести? — спросил я.
— К тому, что в конце концов мы заработаем денег и нам не придется влачить грязную рабскую жизнь. Мы все, — Алекс обвел студию широким жестом, — праправнуки древних гладиаторов, покупающие себе свободу.
— У кого?
— У общества, у закона. Человеку с деньгами плевать на мнение нищего населения, ведь оно уважает и завидует ему. Человеку с деньгами плевать на законы, ведь он может купить судью или нанять хорошего адвоката. Человеку с деньгами не надо работать на хозяина, терпеть его унижения, предавать свои интересы и ждать милости в виде кусочка зарплаты. Человек с деньгами может путешествовать где угодно и на чем угодно…
— Не ново, — хмыкнул я.
— Не ново, — согласился Алекс. — Но это единственный способ отделаться от кандалов. Можно еще уйти в буддисты, но это не по мне…
— А как насчет того, чтобы помочь другим сбросить кандалы? Повести людей за собой, раз уж ты так ненавидишь рабство.
Алекс усмехнулся:
— Я не претендую на роль Спартака в современном мире. Тем более его конец был не самым завидным. К тому же сами спасенные, освобожденные никогда не оценят твоих стараний. И надо ли это им вообще? Почему ты думаешь, что сделаешь для них доброе дело? Вот пришел в свое время Иисус, хотел добру научить, в итоге оказался на кресте и превращенным в персонажа пафосных слезоточивых историй. На этих историях впоследствии росли поколения борцов за справедливость и творили таких гадостей, что… Вот тебе и благодарность. Не говоря уже о том, что с тех пор бюрократия стала более совершенной — меня повяжут раньше, чем я успею крикнуть «Свобода!». Так чего рыпаться? И других подведу, и себя под нож подставлю. У нас ведь не кастовая система, бюрократия позволяет обрести свободу, но только самому, если ты докажешь, что достоин. Именно это мы и должны доказать.
— Выглядит цинично, — заметил я. — Вообще-то после нашего разговора по дороге в Ставрополь я зачислил тебя в анархисты. Я думал, власть в любом виде вызывает у тебя неприязнь, а ты согласен плясать под их дудку.
— Я не против руководящих органов, но управлять должны те, кому нечего терять.