— Денис опять прогулял школу, — сказала Наташка. Я спиной чувствовал ее взгляд: напряженный, ожидающий. — Мне звонила завуч.
Пытаясь отмолчаться, прячу конверт в бюро. Делаю вид, будто роюсь в бумагах. Как назло, под руку не лезет ничего путного, кроме престарелого вирша, написанного к рождению сына. «Тили-бом, тили-бом, на ушах стоит роддом…» Бумага потерлась на сгибах, чернила выцвели.
Дела давно минувших дней…
— Ты совершенно не занимаешься ребенком. Вчера от него пахло пивом.
Вечерний моцион. Наташке надо скинуть напряжение дня. На самом деле Дениска не так уж плох. Учится нормально. Ходит на карате: я рядом с ним выгляжу тщедушным хлюпиком. Леонид Петрович, Денискин тренер, очень хорошо о нем отзывается. Пивом, значит? В его годы я пил за гаражами приторно-сладкую настойку «Клубничка», закусывая ломтиком «Докторской». А однажды, подгуляв в компании друзей-оболтусов, стал разбрасывать по двору пустые бутылки — в полной уверенности, что за ночь они лягут в борозду, взойдут и заколосятся.
Мне тоже завуч домой звонила.
— Ему через год поступать! А он сам не знает, чего хочет!
— Я тоже не знал…
Вот это зря. С женой, захотевшей выговориться, надо молчать. Как партизан. Как Аладдин в сказке. «И встретит тебя в подземелье женщина, ликом подобная матери твоей, крича „Сын! Сын мой!“ — но остерегись отвечать ей, ибо, ответив хоть слово, пропадешь и навеки останешься там…»
Теперь надолго. Когда придет Дениска, на его долю ничего не останется. Кроме курицы с остывшими макаронами. Все остальное получу я.
— Оно и видно! Посмотри на себя! Ты хочешь сыну такой же судьбы?
Наташка раскраснелась, глаза горят праведным гневом. Мы очень любим друг друга. Это правда. Мы оба очень любим Дениску. Это тоже правда.
Мы — все трое — слишком часто цепляемся острыми углами. От любви.
И это куда бóльшая правда, чем две предыдущие.
Сажусь на диван. Я знаю, что произойдет в ближайшие двадцать минут. Архитектоника пьесы, игранной тыщу раз. Экспозиция и завязка благополучно состоялись. Теперь: развитие действия, кульминация и развязка. Постановочный план утвержден худсоветом ныне, присно и вовеки веков, аминь. Главное — вовремя подавать реплики, терпеливо дожидаясь занавеса. Не пуская драму внутрь. Формально являясь участником, оставаться зрителем.
Китайская дребедень «шар-в-шаре». Шар в шарике, и в шарике, и еще в шаре…
Наследство.
Наташка включается сразу:
— С тобой когда-нибудь можно поговорить серьезно?!
Шутов хоронят за оградой
Столовая в квартире Смоляковых.
На заднем плане большое четырехстворчатое окно. Две створки посередине открыты. За ними, на заднике, изображен пейзаж, возможный только с третьего этажа: ветви цветущей акации и часть улицы, полускрытая листвой. Видна пластиковая вывеска «Вторая жизнь: дешевая одежда из Европы».
Валерий сидит в левом углу сцены, на диване. Откуда-то, вероятно, из чужой машины, слабо доносится «Ай-яй-яй, убили негра, убили…».
Наталья (нервно ходит по просцениуму, между столом и сервантом). Если ты приносишь деньги в дом…
Валерий. Наташ, не надо.
Наталья. …это не значит, что все остальное тебя не касается! Парень скоро жену в дом приведет! Вроде этой Насти! Или найдет другую шлюшку!
Валерий (потянувшись, машинально берет столовый нож, начинает крутить в руках). Почему обязательно шлюшку? И потом: рано ему еще. Хороший парень, напрасно ты… Ну, слегка разгильдяй. А кто в его возрасте уже определился с профессией?
Снаружи, в невидимой машине, добавляют громкость. Видимо, владелец скрашивает себе возню с ремонтом. Назойливое «Ай-яй-яй, убили негра, суки, замочили…» лезет в уши, заставляя ссорящихся людей говорить еще громче, перекрикивая музыку.
Верхний свет становится тусклым, будто в люстре погасли две лампочки из пяти.
Фигуры людей больше похожи на тени.
Наталья. Я! Я определилась! Я всегда знала, что хочу на филфак!
Валерий (заводясь). А толку? Ну, закончила. Ну, сидишь редактором за гроши. Великая победа!
Наталья. Я пишу! Я творческий работник!
Валерий. Да ладно! Пишет она… Ах, Наташенька, вот наброски Остапа Ибрагимовича «Как я бросил пить и стал депутатом!». Сделайте из них приличный мемуарчик к восьмому января! Творческий работник!
Наталья (резко останавливаясь). Какая же ты все-таки сволочь! Нет, какая же…
Света почти нет.
Блестит нож, вертясь в пальцах Валерия.