И когда они говорили, вдруг кривой везирь, который женился на царской дочери, вошёл в ту самую минуту и поцеловал перед царём землю и сказал: «О царь, знай, что постройка дворца окончена, а тебе известно, что я дал обет, когда кончу постройку, зарезать у дворца тридцать мусульман, и вот я пришёл к тебе, чтобы взять у тебя тридцать мусульман и зарезать их и исполнить обет Мессии. Я возьму их под мою ответственность, в виде займа, а когда прибудут ко мне пленные, я дам тебе других, им взамен». – «Клянусь Мессией и истинной верой, – сказал царь, – у меня не осталось никого, кроме этого пленника». И он показал на Нур-ад-дина и сказал везирю: «Возьми его и зарежь сейчас же, а я пришлю тебе остальных, когда прибудут ко мне пленные мусульмане». И кривой везирь встал, и взял Нур-ад-дина, и привёл его ко дворцу, чтобы зарезать его на пороге его дверей. И маляры сказали ему: «О владыка, нам осталось работать и красить два дня. Потерпи и подожди убивать этого пленника, пока мы не кончим красить. Может быть, к тебе придут недостающие до тридцати, и ты зарежешь их всех разом и исполнишь свой обет в один день». И тогда везирь приказал заточить Нур-ад-дина…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала восемьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь приказал заточить Нур-ад-дина, его отвели, закованного, в конюшню, и он был голоден, и хотел пить, и печалился о себе, и увидел он смерть своими глазами. А по определённой судьбе и твёрдо установленному предопределению было у царя два коня, единоутробные братья, одного из которых звали Сабик, а другого Ляхик[634], и о том, чтобы заполучить одного из них, вздыхали царя Хосрои. И один из его коней был серый, без пятнышка, а другой – вороной, словно тёмная ночь, и все цари островов говорили: «Всякому, кто украдёт одного из этих коней, мы дадим все, что он потребует из красного золота, жемчугов и драгоценностей», – но никто не мог украсть ни которого из этих коней.
И случилась с одним из них болезнь – пожелтенье белка в глазах, и царь призвал всех коновалов, чтобы вылечить коня, и они все не смогли этого. И вошёл к царю кривой везирь, который женился на его дочери, и увидел, что царь озабочен из-за этого коня, и захотел прогнать его заботу. «О царь, – сказал он, – отдай мне этого коня, я его вылечу». И царь отдал ему коня, и везирь перевёл его в конюшню, в которой был заперт Нур-аддин. И когда этот конь покинул своего брата, он закричал великим криком и заржал, и люди встревожились из-за его крика, и понял везирь, что конь испустил этот крик только из-за разлуки со своим братом. И он пошёл и осведомил об этом царя, и когда царь как следует понял его слова, он сказал: «Если он – животное и не стерпел разлуки со своим братом, то каково же обладателям разума?» И потом он приказал слугам перевести второго коня к его брату, в дом везиря, мужа Мариам, и сказал им: «Скажите везирю: „Царь говорит тебе: «Оба коня пожалованы тебе от него, в угожденье его дочери Мариам“.
И когда Нур-ад-дин лежал в конюшне, скованный и в путах, он вдруг увидел обоих коней и заметил на глазах одного из них бельма. А у него были некоторые знания о делах с конями и применении к ним лечения, и он сказал про себя: «Вот, клянусь Аллахом, время воспользоваться случаем! Я встану, и солгу везирю, и скажу ему: „Я вылечу этого коня!“ И я сделаю что-нибудь, от чего его глаза погибнут, и тогда везирь убьёт меня, и я избавлюсь от этой гнусной жизни». И потом Нур-ад-дин дождался, пока везирь пришёл в конюшню, чтобы взглянуть на коней, и когда он вошёл, Нур-ад-дин сказал ему: «О владыка, что мне с тебя будет, если я вылечу этого коня и сделаю ему что-то, от чего его глаза станут хорошими?» – «Клянусь жизнью моей головы, – ответил везирь, – если ты его вылечишь, я освобожу тебя от убиения и позволю тебе пожелать от меня». – «О владыка, – сказал Нур-ад-дин, – прикажи расковать мне руки». И везирь приказал его освободить, и тогда Нур-ад-дин поднялся, взял свежевыдутого стекла, истолок его в порошок, взял негашёной извести и смешал с луковой водой, и затем он приложил все это к глазам коня и завязал их, думая: «Теперь его глаза провалятся, и меня убьют, и я избавлюсь от этой гнусной жизни». И Нур-ад-дин проспал эту ночь с сердцем, свободным от нашёптывании заботы, и взмолился великому Аллаху, говоря: «О господи, мудрость твоя такова, что избавляет от просьб».
А когда наступило утро и засияло солнце над холмами и долинами, везирь пришёл в конюшню и снял повязку с глаз коня, и посмотрел на них, и увидел, что это прекраснейшие из красивых глаз по могуществу владыки открывающего. И тогда везирь сказал Нур-ад-дину: «О мусульманин, я не видел в мире подобного тебе по прекрасному умению! Клянусь Мессией и истинной верой, ты удовлетворил меня крайним удовлетворением – ведь бессильны были излечить этого коня все коновалы в нашей стране». И потом он Подошёл к Нур-ад-дину и освободил его от цепей своей рукой, а затем одел его в роскошную одежду и назначил его надзирателем над своими конями, и установил ему довольствие и жалованье, и поселил его в комнате над конюшней.
634
Эти имена означают – «опережающий» и «настигающий». Так обычно называли у средневековых арабов коней, занявших первое и второе место на конских состязаниях.