— Записать сообщение и забыть, — сказал Майло в надежде, что, согласившись со Швинном, заставит того замолчать.
— Записать и послать к черту. Вот почему я не спешил к ним обращаться.
— Ты знаешь, что нужно делать, — проговорил Майло. Швинн наградил его сердитым взглядом, и Майло спросил:
— Ну и что интересного тебе удалось узнать?
— Это может быть интересно, — поправил его Швинн. — Один мой источник кое-что слышал. За два дня до убийства в западном районе устраивали вечеринку. В пятницу, Верхний Стоун-Каньон, Бель-Эйр.
— Богатые детки.
— Гнусные богатые детки, возможно, воспользовались отсутствием мамы и папы и решили порезвиться. Мой осведомитель сообщил, что они валом валили со всех сторон, накачались наркотиками и страшно шумели. Моему источнику также известно, что у одного типа дочка ушла повеселиться с друзьями, провела некоторое время на вечеринке, но домой не вернулась.
Может быть интересно.
Швинн ухмыльнулся и откусил здоровенный кусок лепешки. Майло считал, что он лентяй, который с нетерпением ждет пенсии и ненавидит рано вставать, а он, очевидно, работал допоздна, один, и сумел добиться результата. Они напарники только номинально.
— Отец не сообщил, что дочь пропала?.
— Папаша, немного… ну, он не совсем простой.
— Мерзавец?
— Не совсем простой, — повторил Швинн и рассердился, словно Майло был плохим учеником. — Кроме того, девица уже и раньше откалывала подобные номера — уходит на вечеринки, потом несколько дней не возвращается домой.
— Если она и раньше такое делала, что изменилось на этот раз?
— Может быть, ничего. Но девушка подходит под наше описание: шестнадцать лет, примерно пять футов семь дюймов, худая, темные волосы, карие глаза, хорошая фигура.
Швинн произнес это с особой интонацией, и Майло представил его рядом с осведомителем — какой-нибудь уличной девкой, которая старательно его обслуживает, а заодно сообщает все, что ей известно. Проститутки, сутенеры, извращенцы — у Швинна, наверное, целая армия подонков, поставляющих информацию. А у Майло степень магистра…
— Говорят, она та еще штучка, — продолжал Швинн. — Давно не девственница, необузданный нрав. По крайней мере один раз попала в очень неприятную историю. Голосовала на бульваре Сансет, ее подобрал какой-то подонок, изнасиловал, связал и оставил в темном переулке в центре. Ее нашел какой-то пьяница. Ей повезло, что он не захотел бесплатно развлечься. Девушка не сообщила о случившемся в полицию, зато рассказала кому-то из своих друзей, но история пошла гулять.
— Шестнадцать лет, связана и изнасилована, и не обратилась в полицию?
— Я же сказал, она давно не девственница. Квадратная челюсть Швинна заходила ходуном, и он уставился в потолок. Майло сразу понял: он что-то скрывает.
— А у тебя надежный информатор?
— Как правило.
— Кто?
Швинн с важным видом покачал головой:
— Давай сосредоточимся на главном. У нас есть девушка, которая подходит под описание жертвы.
— Шестнадцать, — проговорил Майло. Почему-то его это беспокоило.
Швинн пожал плечами:
— Из того, что я читал — статьи по психологии, — сексуальность просыпается у человека очень рано. — Он откинулся на спинку стула, откусил очередной громадный кусок бурито, тыльной стороной ладони вытер с лица сальсу, а потом старательно облизал руку. — Как думаешь, это правда, приятель? А вдруг она не стала сообщать в полицию, потому что ей понравилось?
Майло пожал плечами, стараясь скрыть, что слова Швинна его разозлили.
— И что дальше? Поговорим с отцом?
Швинн вернул стул в нормальное положение, вытер рот, на сей раз бумажной салфеткой, резко встал и вышел из комнаты, предоставив Майло следовать за ним.
Напарники.
На улице, около их машины без опознавательных знаков полицейского управления, он повернулся к Майло и улыбнулся:
— Ну, расскажи мне, как ты спал ночью?
Швинн назвал адрес на Эджмонт, и Майло завел машину.
— Голливуд, приятель. Настоящая девчонка из Голливуда.
Через двадцать минут он еще кое-что рассказал Майло. Девушку зовут Джейни Инголлс. Второгодница Голливудской средней школы, живет с отцом на третьем этаже дома без лифта, в когда-то приличном, а теперь жалком районе, к северу от бульвара Санта-Моника. Боуи Инголлс — алкоголик, которого вполне может не оказаться дома. Куда катится наше общество? Даже белые стали жить как свиньи.
Вскоре они подъехали к уродливому розовому сооружению с маленькими окнами и кусками отвалившейся лепнины. Майло решил, что в доме двенадцать квартир: по четыре на каждый этаж, с коридором посередине.
Он припарковал машину, но Швинн даже не пошевелился, чтобы выйти из нее. Они просто сидели и молчали под урчание мотора.
— Выключи, — наконец велел Швинн.
Майло повернул ключ и прислушался к уличному шуму. Далекий грохот движения по Санта-Монике, птичьи трели, кто-то невидимый включил электрическую газонокосилку. Похоже, улицу никто толком не убирал, и грязь собиралась в сточных канавах.
— Кроме того, что отец пьяница, есть еще какая-нибудь информация? — спросил Майло.
— Трудно сказать, чем он в действительности занимается, — ответил Швинн. — Боуи Инголлс делает что придется. Говорят, какое-то время он был на побегушках у черного букмекера на скачках — не слишком подходящее занятие для белого человека, верно? Несколько лет назад служил рассыльным на студии «Парамаунт» и говорил всем, что работает в кинобизнесе. Играет на скачках, не слишком удачно, почти всегда пьян, за собой не следит, не платит штрафы за нарушение правил дорожного движения. Два года назад его задержали за хранение краденого, однако обвинение так и не предъявили. В общем, мелочи, ничего крупного.
Детали. Швинн успел собрать на Инголлса целое досье.
— Как же такому типу позволили растить ребенка? — спросил Майло.
— Да, мы живем в жестоком мире, это уж точно. Мать Джейни была стриптизершей и наркоманкой, сбежала с музыкантом-хиппи, когда девчонка еще лежала в пеленках. Умерла от передозировки во Фриско.
— Похоже, ты много про них накопал.
— Ты так думаешь?
Вопрос Швинна прозвучал холодно, а глаза стали суровыми.
Может, решил, что Майло над ним подшучивает? Но ведь он был совершенно серьезен.
— Мне нужно многому научиться, — проговорил он. — Я кучу времени потерял с придурками из бюро розыска. А ты тем временем столько всего…
— Нечего ко мне подлизываться, сынок! — взорвался Швинн, и неожиданно его худое, словно вырезанное из камня лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Майло; пахнуло лосьоном и зеленой сальсой. — Я не занимаюсь слежкой и не очень понимаю в работе сыщиков. А ты вообще ничего полезного не сделал.
— Послушай, извини, если…
— Мне насрать на твои извинения, приятель. Думаешь, это такая игра? Что-то вроде получения степени магистра. Сдаешь домашнюю работу, лижешь задницу преподавателю, и тебе дают твою вонючую степень. Ты так думаешь?
Он говорил намного быстрее, чем обычно. Что, черт подери, так вывело его из себя?
Майло молчал. Швинн с горечью рассмеялся, отодвинулся от Майло и с такой силой откинулся на спинку сиденья, что Майло вздрогнул.
— Послушай, парень, дерьмо, что мы разгребали с тех самых пор, как я согласился взять тебя в напарники, — негры и мексикашки, которые выпускали друг другу кишки и ждали, когда мы их подберем, а если мы не подбирали, никому до них не было никакого дела, — ты думаешь, в этом заключается наша работа?
Лицо Майло стало малиновым от самого подбородка до кончиков ушей, однако он молчал.
— Вот это… — сказал Швинн и вытащил из внутреннего кармана костюма стандартный небесно-голубой конверт, из которого достал пачку цветных фотографий с логотипом лаборатории, работающей двадцать четыре часа. Снимки, сделанные на Бодри.
Он разложил их веером на своих костлявых коленях, картинкой вверх, словно гадалка карты. Сделанные с близкого расстояния снимки тела девушки, головы, с которой снят скальп, лица, расставленных ног…