4
На Дубовой горе, там, где рос дуб с небывало мощными ветвями, знаменитое старое кряжистое дерево, невозмутимо раскинувшее свои большие и малые ветки и веточки, осеняя собою весь холм, – там, на горе, стоял старик по имени Бородач, который появлялся лишь раз в году, и в полуночном лунном свете широко простирал свои руки. Долго стоял он так, с закрытыми глазами, потом вдруг пронзительно вскрикивал. Он выкрикивал священные заклинания, слова-обереги, неведомые всем остальным, он проклинал Род и Родяницу, пугал их, изгонял их из этой земли.
В свете полной луны на почтительном расстоянии от него безмолвно стояли люди, образовывая большой круг. Это были жители окрестных деревень, у их ног деревянные кадки с пшеницей, медовые ковриги и молодое ягодное вино, ивовые корзины с живыми курами и гусями – жертвенные дары, которые принесли они Сварогу и сыну его Даждьбогу – добрым богам, что повелевали зерну зреть. По знаку Бородача они положили свои дары в середину круга, потом вновь отступили в безмолвном трепете и стали ждать. Когда забелели утренние предрассветные туманы, они в глубоком поклоне склонились перед первыми проблесками зари, а затем Бородач схватил дубовую дощечку, на которой грубо вырезан был лик Перуна, бога громов и молний, спустился к реке и бросил доску в воду, к берегиням – речным нимфам. Люди, которые толпой последовали за ним, брали длинные шесты от лодок, на которых они сюда приплыли, подталкивали плывущую доску к середине реки и кричали: «Сгинь, Перун, сгинь!» Они не переставая выкрикивали эти слова, пока плывущая дощечка окончательно не исчезала из виду.
Так делали каждую весну, испокон веков, и рассказ об этом передавали из поколения в поколение.
5
В предрассветных сумерках, как гласит предание, незадолго до того момента, когда восходящее солнце озаряло своими узкими лучами тесные улочки города Лукка, можно было видеть, как мессер Фонтана совершал свой ежедневный путь до собора Сан Мартино. Скупым кивком головы приветствовал он статую святого Мартина, который делил свою сводчатую нишу на беломраморном фасаде с каким-то нищим, и, пройдя через портик с вырезанным в камне изображением лабиринта, долго стоял в сумрачном соборе, погруженный в размышления, перед Вольто Санто, озаренной свечами святыней города Лукка, – распятием из ливанского кедра, которое много лет назад выбросило волной на песчаный пляж. А кое-кто говорил, что оно появилось в городе вместе с ткачами-шелкопрядильщиками, которые покинули Палермо после Сицилианской вечери, в пасхальный понедельник, когда после смерти императора Фридриха Второго началось восстание против тирании французов, – покинули, чтобы поселиться в свободной республике Лукка.
Мессер Фонтана, уроженец Лукки, этого древнего города, некогда возникшего на месте города этрусков, был ткачом-шелкопрядильщиком, и в Книге Узоров рода Фонтана можно найти первые записи, сделанные его рукою на греческом языке, который тогда все еще был языком всех ткачей шелковых тканей: «При третьей по счету луне приходит пора обрезать тутовые деревья, и женщины должны приступить к выращиванию гусениц шелкопряда. Продергивай уток через каждую третью и пятую нить основы, измени это число, потом – опять и создай узор, величайший из всех узоров на свете, именуемый парчой».
6
Он выстроил себе на холме дом из торфа, который вырезал и заготовлял все лето. В ближайшей березовой роще он свалил несколько невысоких деревьев, вбил эти сваи в зыбкую почву – получилось прочное, крепкое основание для дома. Стволы дубов, заваленных при строительстве плотины, он перетащил сюда с помощью взятых напрокат быков, обтесал тяжелые бревна, сделав их четырехгранными, положил нижний венец в форме квадрата и так сооружал венец за венцом, подгоняя бревна одно к другому. Щели заполнил торфом, пол засыпал глиной, которую привез ему какой-то крестьянин, и утрамбовал, крышу покрыл соломой, а затем из каких-то бросовых досок сколотил дверь. Потом поселился в этом доме вместе с женой и детьми и всю зиму ждал, не случится ли чего с домом. Дом выдержал морозы, снега и весенние бури – и только тогда он успокоился.
7
Знойными послеполуденными часами Джованни Фонтана, облачившись в свою известную всему городу карминно-красную мантию, любил прогуливаться в тени дубов по городским валам Лукки. В Лукке, граждане которой слыли разумными, гордыми и свободолюбивыми людьми, водился обычай сажать повсюду, где только находилось свободное место, вечнозеленые скальные дубы: на площадях, на плоских крышах башен и даже на городском валу. Вот почему вид на город представлял собой приятное для глаз чередование пятен темной зелени и теплого кирпично-красного цвета крыш. Это была картина полной гармонии, сливающаяся с окружающим ландшафтом. А на валу под сияющим голубым небом гулял свежий ветер, в котором ощущалась близость моря. На горизонте виднелась твердая, слепящая белизна мрамороломен Каррары, а в долине перед ними – ровные ряды тутовых деревьев.