«Пошли?»
… ноги чавкают в размокшей глине, в ботинке первая течь, дождь крепчает и хлещет по лицу и плечам наотмашь; плечи жмутся к затылку, очень мокро; очень холодно; мы сворачиваем на то что кажется дорогой – а оказывается раздавленной тракторными гусеницами помойкой; через пару шагов, перепрыгивая кучу мусора, проваливаемся в незаметный бочажок; я иду молча, подцепив большими пальцами лямки рюкзака; не до разговоров, упрямый транс: главное – идти; лишь бы спальник, засунутый второпях сверху не промок…
Еле заметная в темноте Яна идет первой. И начинает напевать, в такт шагам:
sunshine
sunshine reggae
don’t worry don’t hurry
take it easy
sunshine
Солнечный регги… среди взбесившейся мокрой тьмы, солнечный регги усталой промокшей девочки…
“Hey, Janka, that’s really cool!”[49]
Невидимая улыбка, усмешливое дрожание темноты:
sunshine reggae
let the good vibes
develop stronger!
в рытвинах ухабистой земли – вода, громко хлюпающая всякий раз когда, обманутые темнотой, мы ставим ногу не туда. Но в конце концов нам удается найти место под мощным буком; я проверяю на ощупь землю – ровная и даже почти сухая. Скинув рюкзаки, мы натягиваем тент. Пока я вожусь с последними завязками, Яна собирает сползшихся (конечно же!) под наше дерево улиток, чтобы не раздавить; распаковывает рюкзаки и укладывает коврики, спальники; развешивает по ветвям сушиться мокрую одежду; сворачивает сухую в изголовье; и потом, когда все уже готово, заворачивается в спальник и говорит жалобно:
«Я полежу немного, хорошо? А то у меня уже два часа очень болит голова…»
Ничего себе. Я часто путешествовал с разными спутницами: иногда приходилось нелегко. Нытье или истерики, или мрачное молчание в лучшем случае… А вот солнечный регги – это в первый раз. Что мне сделать для тебя, Янка? Ага, огонь. Просушиться, согреться, вскипятить чаю, просто смотреть. Я вылезаю из-под тента и обламываю нижние ветки деревьев, которые посуше. Но они все равно слишком мокры, и целая четверть свечи уходит на разжигание – горящие восковые капли шипят и тухнут, мигнув крошечной синевой – огненные сполохи в сложенных веточках – скачущий огонек – и, наконец: рукоплещущее пламя.
Заготовив веток про запас, я забираюсь под тент, раздеваюсь и накрываюсь спальником, греться и сохнуть. Яна уже мажет хлеб словацкими соевыми pomazankami.
«Janka, it wouldn’t be easy for you to get rid of me»[50]
«I wasn’t planning it so far – to get rid of you. Why?»[51]
“Your sunshine reggae. I was impressed[52]. Мне нужна такая подруга, как ты. Заверните, пожалуйста»
“You too, Miŝka, you are a good man – strong, quiet, loving, caring and carrying unreasonably huge backpacks”[53]
“Hey, there is my tipi inside, no jokes about it – I carry it to seduce you in Italy!”[54]
“You can seduce me right now…”[55]
Но, перед тем как быть увлеченным влекущими руками и обезъязыченным подвижным языком, я успеваю сказать:
«Я очень упрямый, I am very stubborn, Janka, слышишь?”
и услышать в ответ:
“Me too, I am stubborn… Ale lubim ťa, Miŝka, ne trap’ sa, zlaty moj …”[56]
Утром я просыпаюсь от медленного мокрого мазка, сонно хватаюсь за шею – и снимаю ползущую улитку. Над преющей землей утренняя дымка, с темными ложбинками древесных теней. Дождь перестал. Я лежу неподвижно, пытаясь понять, где я – порыкивание моторов с трассы все объясняет. Я поворачиваюсь, обнимаю сонное тепло, и оно окутывает меня, волнующе…
Любовь в полусне. Переходящая в опустошенный дремучий сон, с медленными, темными и безобидными чудовищами.
Просыпаясь снова под шум дождя, резкий и сильный. Светло. Земля при дневном свете оказывается заваленной мусором: куски пластика, вросшие в землю ржавые железяки, набрякшие газеты, консервные банки. Улитка заползла в клапан моего рюкзака.
Мы завтракаем, завернувшись в спальники; потом опять ложимся. Тепло и уютно.
. . . . .
«А еще, однажды: мы были со Штефаном в Румынии… И оказались в месте, где негде ночевать, ни леса ни кустиков, зато дождь… Прямо, как сейчас. А рядом деревушка, и церковь неподалеку, такая маленькая, нам показалось, что никто туда особо не ходит… Мы зашли внутрь, обсохнуть и осмотреться. И подумали, что забавно было бы переночевать тут, в алтаре. Ну, мы так и сделали – удобно, сухо, ну и… ммм, любопытно…»
“Ну, вы засранцы!”, смеюсь я.
«А проснулись мы от шума – в церкви кто-то молился. И деваться некуда, пришлось лежать тихо… Хорошо хоть, священник этим утром так и не пришел. Зато набежала куча народу, и нам пришлось пролежать несколько часов. А потом – мы даже рюкзаки не стали складывать, схватили все в охапку – и бежать, больно не хотелось встречаться с толпой обозленных румын!»
“Да, не попасть вам теперь на небеса!… А я бы не стал так делать, наверное. С религиями все непросто… Однажды я попробовал поспорить с одним клыкастым тибетским божком, так потом понадобилось две недели, чтобы в себя прийти…”
«А я вот была буддисткой… Ну, месяца три!»
«Да ну!», смеюсь я. “Let me guess…[57] Оле Нидал?[58]»
«Ага. Я пришла как-то на лекцию, мне все понравилось, а потом мы еще раздавали бумажки с приглашениями на лекции. Он улыбался хорошо»
«Ну да, белозубый такой. И молодых девушек любит»
«И ты любишь»
«И я»
«Ну, а потом мне надоело. По-моему, лучше думать о других, чем о своем просветлении»
“So – I have a perfect Buddhist question: how are you dealing with the attachments?”[59]
“What? Easy one: I attach them!”[60]
Вроцлав – Згожелец.
дождь, все время дождь: грохочущий по крышам наших машин; взметаемый водяной россыпью при порывах ветра; или тихий и редкий, осыпающий лобовое стекло мерно вспыхивающими и расползающимися амебами…
. . .
с высоты кабины немецкого грузового «Мерседеса» я разглядываю распластанные внизу машины, бешено растирающие себе лбы дворниками; поля, остроконечные стога потемневшего от влаги сена, придавленные серым небом
. . .
счет километров на столбиках с надписью Zgorzelec (граница) медленно убывает…
. . .
на немецкой границе солнце!
Мы курим, сидя на ограде около обменника, напротив двух румынских грузовиков: румыны сидят на раскладных стульях и варят что-то на примусе.
«Знаешь, тот немец сказал мне, что по всей Восточной Европе наводнения, Дунай с Эльбой разлились, пражский центр под водой, Дрезден тоже. А мы едем прямо к Эльбе!»
«Это серьезно?»
«Не знаю. Надо будет позвонить в Прагу, у меня там друзей много… И в Братиславу. Наш бар, Пропеллер, тоже, наверное, залило – он на острове»
«Не волнуйся, смотри – солнце, может, вода скоро спадет»…
В Германию нас везет молодой немец с длинным и грустным лицом, немного говорящий по-английски. «Мне будет не так одиноко в пути…»
53
«Ты тоже, Мишка, ты хороший спутник – сильный, спокойный, любящий, заботливый и таскающий за собой слишком уж большой рюкзак» (по-английски – смешная игра слов caring – carrying)
56
«Я тоже очень упрямая… (англ.) Но я люблю тебя, Мишка, не мучай себя, золотой мой… (слов.)»
59
Ну, тогда у меня для тебя есть отличный буддийский вопрос: как ты поступаешь со своими привязанностями?