Топорщащийся перьями польский орел : одетые почему-то в камуфляж пограничники, не глядя, отдают паспорта.
Уверенный и хищный немецкий : очень отутюженные рубашки.
«Поставьте машину в сторону, пожалуйста».
Несколько минут проверки и проштампованный паспорт протянут мне молодым белокурым пограничником
“Bitte”.
На табличке“Bundesrepublik Deutschland” в белом венке европейских звезд.
Белый щит с коричневыми готическими силуэтами, на котором написано, что можно и чего нельзя в Германии.
Стеклянная автобусная остановка с желтой буквой «Н» на табличке.
Германия.
Герлитц – Дрезден.
Сразу за границей дорога раздается вширь и мотор жадно урчит, пробуя недоступную прежде скорость. Улицы приграничного городка Görlitz огорожены от шума автострады стеклянным щитом.
Есть ли тут улитки?
Но дождь тут точно есть и он молотит и разъезжается ручьями по лобовому стеклу мчащейся под 120 машины.
Маленькие деревушки. Полузабытые названия банков и супермаркетов. Прямые углы, чистая черепица, чистая штукатурка.
Я верчу головой, в радостном облегчении еще одной преодоленной границы. Яна говорит по-немецки, там, на переднем сиденье; иногда оборачивается ко мне, видимо, чувствуя себя неуютно, как же – так долго, и ни одного поцелуя! Я охотно помогаю ей, обняв сзади за плечи, потом сижу, сжимаю откинутую назад ладонь и смотрю в окно – светлая зелень полей – темная зелень еловых лесов. Водитель (Матиас) посматривает искоса и стеснительно улыбается; потом, заметив мое внимание, переходит на очень мучительный и очень немецкий английский. Он застенчив. Ему хочется поговорить. Он протягивает большой пакет с бутербродами и сластями:
«Хотите? Ешьте. Я не хочу есть. Много есть вредно для здоровья. Это мне дала моя подруга, из Вроцлава. В Польше много едят. Каждый раз она дает мне слишком много еды, больше, чем нужно»
«Так у тебя в Польше подруга?»
«Да. Я езжу к моей подруге каждый уик-энд. Это очень важно – видеться часто»
«А чем ты занимаешься?»
«Я инженер, газовые коммуникации. Мы разработали очень интересную технологию…"».
Дорога ровно мчится назад, временами плавно клонит правей или левей, потом опоминается и возвращается к равновесию; иногда по обочине пробегают таблички с клыкастыми немецкими названиями, и тогда ряды крыш и очертания церковных башенок бросаются им вдогонку; ползут аккуратные промышленные постройки, с крупно выведенными по белым фасадам названиями;
и новый рывок вперед, в чистоту пространства полей и холмов, взрезанных напряженной лентой дороги, ныряющей в распадки между холмами и вновь взмывающей вверх; и наклонного размаха хмурых небес, за которыми угадывается уже вечер…
убаюканный движением и простором, я застываю взглядом над холмами; потихоньку замирает и беседа.
Молчание…
Dresden – 60 km
… За окном – и косыми штрихами дождя – затопленное поле и сад. Яблони растопырили черные ветви над неспокойной смятой водой: сильный ветер. Дородный крестьянский дом залит до самого крыльца. Чуть в стороне – трактор, осевший набок, одной гусеницей в воде.
Я замечаю все новые признаки несчастья, обеспокоенный ощущением что связан с этим непонятным и пугающим образом. Говорят, мир – это наше отражение. Значит, они где-то во мне, эти бесконечные потоки воды? И катастрофа? Что-то тут не так: хмурое небо, льющаяся вода, густеющее чувство беды; надо попытаться понять… нет, почувствовать.
«Вы знаете про наводнение? Говорят, в Праге настоящая проблема…». Матиас крутит ручки магнитолы, скользя по разноязыким голосам Центральной Европы. «Вы это понимаете?»
«Да. Это чешский», говорит Яна и вслушивается в рокочущую нестрашным грохотцем, прищелкивающую и похожую на детскую дразнилку речь.
«Прага и Дрезден затоплены…. Идет эвакуация… Вертолеты… Несколько человек погибло…»
Молчание…
Машин становится меньше, но скорость все же приходится убавить – мокрая дорога и плохая видимость. Несколько зеленых армейских грузовиков. Спасатели.
. . .
Ближе к Дрездену дождь слабеет.
«Хотите кофе? Я немного устал…», и мы сворачиваем на ближайшую Raststätte.
Я разминаю затекшие колени. Мокрый ветер проскальзывает за шиворот. Сквозь бледный просвет в тучах на секунду вспыхивает молочное солнце.
За стеклом неподвижных автоматических дверей табличка:
“Guten Morgen! Entschúldigung, wir sind geschlossen. Keine Elektrizität!”[61]
В сторону Дрездена пролетают два вертолета; стрекозиное биение округлых взрывчиков не успевает и нехотя следует за ними.
Все же мы решаем немного отдохнуть.
Яна идет искать телефонную кабину вне закрытой станции и не находит. Мы стоим и курим польские сигареты.
“Strange, eh? Strangest Germany I ever seen… ”[62]
“Yeah. So you haven’t been in Western Europe for more than a year?!? Hey, welcome home, Miŝka!”[63]
Я смотрю на синий пластик облицовки, на стеклянную витрину с рекламными наклейками; улыбающегося пластикового гнома, разведшего приветственно руками; светлый никель ограждения; расчерченную прямоугольниками парковку; рядок указателей (туалет, полиция, гостиница, душ, банкомат, телефон); выстроенные деревца в кадках; ладную пожилую пару, одетую в светлое и отутюженное, перекусывающую за столиком чем-то в ярких обертках…
“This is not my home”[64], говорю я, наверное, чуть торжественней чем следовало бы, и сажусь в машину. Пора ехать, мимо затопленных полей и дрезденских пригородов, дальше.
Дрезден – Гера – Эрфурт.
«Я вам завидую. Это, наверное, интересно ехать так, далеко…»
Следующая Raststätte уже за Дрезденом, который мы объехали стороной, не заметив за заводской мешаниной следов катастрофы. Долина Эльбы сменяется возвышенностью.
Мы стоим за высоким столиком с чашечками кофе в руках. Электричество тут есть, даже в избытке – вокруг блестит и сияет чуть ярче, чем нужно для уюта. Много народу. На рекламных газетных щитах – пугающие заголовки. Яна ушла звонить – и Матиас обречен на английский.
«Но ты ведь можешь поехать, куда захочешь. Тебе даже легче – у тебя вот машина, есть, наверное, и деньги…»
«Деньги… Деньги очень быстро заканчиваются. Ты не знаешь… В Германии очень тяжело, если у тебя нет денег. Без денег в Германии ты – никто!»
Бедный одинокий Матиас. Наверное, он хочет что-то рассказать.
«Ты сказал, у тебя подруга в Польше. Что вы делаете, когда ты к ней приезжаешь?»
«Ну… ходим по ресторанам. Еще она любит гулять. Я не люблю гулять».
«Ну, так это же приятно – гулять?»
«Не знаю. Я не люблю ходить без цели»
«Но друзья-то у тебя есть? Что вы делаете с друзьями?»
«Есть несколько. Иногда мы ходим в пивную. Но редко. У меня много работы. Когда я прихожу после работы, то я уже очень усталый и мне не хочется в пивную. Это очень… однообразная жизнь. Иногда я думаю, что мне хочется чего-то еще»
«Послушай, может тебе сделать перерыв – ну, на годик, взять свою подругу и поехать…», начинаю было я, но потом замолкаю, от безнадежности. У него бледно-синие глаза, глядящие с беззащитной и невинной добротой. Яна сумела бы это лучше.
А вот, кстати, и Яна, улыбаясь, идет к нам, сцепив перед собой пальцы рук с зажатой телефонной книжечкой.
«Ну, как дела?»
«Все в порядке…»
63
«Ага. Так, получается, ты больше года не был в Западной Европе?!? Эй, добро пожаловать домой, Мишка!