От мелькания желтых фонарей (развешанных через равные промежутки по стенам) рябит в глазах. Несколько минут я борюсь с собой, а потом понимаю, что бороться-то не с кем и незачем.
Упругий хлопок и ставший вдруг просторным звук. Яркий свет за сомкнутыми веками.
Я открываю глаза навстречу:
залитой солнцем дуге автострады,
каменному ограждению,
взлохмаченному неизвестной темно-зеленой растительностью горному склону
и ярко-синему морю далеко внизу.
Табличка (с нарисованной в углу фигуркой в фуражке): carabinieri
и еще одна: polizia stradale.
Италия.
много белых и розовых прямоугольных домов, рассеянных по горным склонам, сгрудившимися разноцветными пятнами вдоль побережья – солнце вспыхивает огненной резью на солнечных батареях проносящихся крыш – кричащие цвета магазинов и кафе – темные волосы над белыми рубашками – яркие пятна женских губ – ненастоящие вскрики и бесстыдная страстность итальянской речи (какой-то клоунской) (но – поющей )
Вентимилья – Оспидалетти – Сан-Ремо
неумеренность цвета и звука
Сан-Лоренцо-аль-Маре – Империа
вульгарная красота женских лиц (вновь ярко накрашенных, как на Востоке – или в России)
Боргетто-Санто-Спирито – Пьетра-Лигуре – Савона
Альбисола Марина – ГЕНУЯ – Сан-Фруттуозо – Киавари – Сестри-Леванти
и все же: старая потрескавшаяся стена с осыпающейся штукатуркой (темная, коричневая) – и пастушья ограда со мхом между древними камнями кладки – и добродушное наплевательство старинных городков, с выплеснутой откровенностью кухонных запахов и сушащегося белья – и облокотившаяся о подоконник женская фигура –
по большей части всего этого я еще не видел, болезненно вжатый боком в подлокотник заднего сиденья и пытающийся сделаться незаметным – четверым итальянцам (две молодые пары), взявшим меня только до Генуи и позабывшим высадить – и, кажется, я им уже надоел
какой-то тип, привезенный на полицейской машине и рассказывающий дикие истории про ночевки в кустах, воров, полицию; к тому же в машине стало так тесно и неудобно
Ла Специя.
до моего поворота на Пистойю уже недалеко
. . .
“Grazie, ragazzi”[87]
“… мы не сможем дать тебе денег… У нас нет денег»
«Но я ведь и не просил? … Спасибо, что подвезли»
помявшись, они идут в ресторан при заправке
я сажусь около бензоколонки, достаю из кармана консервную банку, подаренную в Каннах парой юных польских стопщиков, потрепанных, с обветренными губами и покрасневшими от солнца чумазыми лицами – оставивших еще пачку польских сигарет и упаковку печенья – и улыбку, задержавшуюся на моих губах надолго; я смотрю на эту банку и смеюсь…
где взять консервный нож?!?
Пистойя.
просто смотреть картинки, слышать звуки, и все. Никаких мыслей. Конечно, не получилось, как и у многих-многих других. Идея-то не новая и не моя. Вот и сейчас, я иду по дороге, вокруг куча картинок, со звуками хуже, только цикады и немного птиц в промежутках между машинами – а я смотрю под ноги, и думаю. Мысли…
машина едет – попробовать застопить? – не, так близко от города не берут – да, мимо – так жарко, что от проехавшей машины не ветерок, а волна жаркого воздуха – качнуло – уф, блин – еще с километр топать – вон к тем домам, два шпиля это, наверное, центр..
… думаю вместо того, чтобы смотреть. Кстати, вообще-то было бы полезно осмотреться – где я спать-то буду? солнце уже вечернее, закатный свет так все меняет – вон вывеска этого, что это? казино, что ли? – при полуденном солнце наверняка светло-красная, веселенькая такая, а сейчас густота и четкость, словно из червоного золота – круто звучит, червонное золото, а ты его когда-нибудь видел? эх, болтун… а написать бы такую книжку, которая будто кинокамера, совмещенная с глазами, и чтобы все происходило всегда сейчас, и были только цвета и звуки и слова, точный слепок жизни в словах, без оценок и мозгоебства идеями… ничего не выйдет, все равно напущу интеллигентской дури
спать можно там, у эстакады на въезде в город, лес и близко, даже в темноте найду – только как спать без пенки и спальника – надо тряпок найти на подстилку, может, свитер или штаны, в горах будет холодно – там будут друзья и там будет Янка – и еще Штефан, но об этом думать нельзя – может, и хорошо, что у меня сейчас такие простые и нормальные заботы – где спать, как не замерзнуть ночью и что есть
мысли это же не слова, не только слова… вот этот домик, и забор, и круглый почтовый ящик с торчащей рекламной листовкой – я ведь не стал бы думать: «круглый почтовый ящик», «рекламный проспект», а увидел бы что-то медное и что-то яркое и разноцветное и через секунду бы забыл – но я задумался, как все это назвать, и начались слова… а назвав, упустил собаку и деревце инжира, и араба на стуле у дверей автомастерской через улицу, надо назвать все, все, что просто чувствуешь, и это – обман, потому что чувствуешь, а не называешь, бесформенная мешанина слов и понятий, в которой иногда проскакивают фразы – какой уж тут «точный слепок жизни» – перекресток, машина и желтый бордюр не оставишь их себе навсегда
так, а куда теперь? как это будет…
“Por favore, signor… Dove il centro di la citta?”[88]
Оглянувшись, все же (не смотрят ли), я подхожу к мусорному баку. Удача. Несколько полупрозрачных пластиковых мешков с одеждой. Вытащив их наружу и разорвав, я нахожу подходящих размеров (женский, правда) свитер, байковую рубашку со коротковатыми рукавами и махровый банный халат омерзительно оранжевого цвета – подстилка и одеяло одновременно. Запихиваю все это в здоровенную сумку с надписью GUCCI.
И чувствую себя уверенней.
Куда идти непонятно. Описание дороги на Рэйнбоу осталось в рюкзаке и единственное, что я помню – это Пистойя . Я в Пистойе. И мне нужно кого-нибудь найти – такого, подходящего с виду – спросить…
Тихий сонный городок. Несколько магазинов, бары с немногими посетителями, собор в центре. Развалины старинной стены. В Италии я не был восемь лет.
Побродив по узким улицам и никого не обнаружив, я спрашиваю: Estacio? Ferrovia? Chemin de fer? Railway station? – в конце концов меня понимают и отправляют на stazione, вокзал.
На остановке стоит человек с выбритым ирокезом, заплетенным в крашеные дреды, невысокий, худой, нервный, немного пьяный. Из рюкзака торчит гитара.
“Scusa… Tu parla Inglese?”[89]
“Yes, man – what do you want?”[90]
“I am looking for Rainbow gathering...”[91]
И он начинает говорить на достаточно хорошем английском, быстро, дергано, иногда запинаясь – и без остановки.
«Меня зовут Макс, Максимилиано. Меня знают тут все! Макс! Ты увидишь нашу коммуну, Авалон, Долина Эльфов – разве ты не слышал про Авалон?»
«Нет»
Светлый блестящий никель бара, крытые царапанным пластиком столы, орущий телевизор с футболом над стойкой, притянувший к себе полукруг мужчин (много усов и выпирающих из под маек животов), несколько игральных автоматов, занятых сосредоточенными игроками. Не знаю уж, как все – но бармен Макса знает, и, снисходительно улыбаясь, наливает нам за 5 евро две пластиковые 1.5-литровки вина. Взяв стаканы, мы идем за столик.