Берлин
Вена
Мюнхен
снова Вена
дождливые дороги и всякий раз, снова – золото в саду
какая все же была красивая осень
Братислава…
не много ли я взял на себя, пытаясь создать все это – по крупицам – заново? Противоестественное крохоборство – радоваться бы мне тому, что было, а не хвататься за призраки и убивать воспоминание счастья – самонадеянный идиот
человеку ведь дано немногое – вот отсюда – до вон там, и промежуток этот невелик, и никак не протиснуться дальше – а пытаясь все же это сделать, получаешь по голове – вот ведь блядское нравоучительство, но, кажется, все так
я просто хотел снова создать Яну в словах.
я сдаюсь, я согласен с тем, с чем соглашаться нельзя; и все же название этой неполучившейся книги должно было стать: Венок сонетов, а кончаться она должна была словами:
Я думал: «Каким он может быть: последний день?»
Приложение
Книга закончена, все, хватит.
Но у меня остались записи, начатые в день возвращения из Италии во Францию. Не доезжая десятка километров до Казавье, где меня ждали вернувшиеся из Португалии Гарик и Мэй, я зашел в придорожный Super-U и купил блокнот. Уже тогда я решил писать книгу и, не надеясь на память, стал записывать все, что происходило. Помещаю некоторые из этих заметок сюда, вперемежку с отрывками из наших писем.
Записи эти бессвязны, написаны для себя, полны ненужных подробностей, наверное, непонятно что и когда происходило и так далее, но я хочу чтобы они были здесь. Чтобы чьи-то неизвестные глаза прочитали их, и тогда я смогу избавиться от страха случайно наткнуться на них вновь, от того взрыва памяти, которые я испытал, прочитав их сейчас, снова, после долгого перерыва. Потому что, увы, рассказать – значит убить. Может, в этом и был смысл всей этой книги, теперь уже я не знаю.
Простите, что я использую вас.
От: jana <jana…..@yahoo.com>
Кому: Misha Charaev <tralala@yandex.ru>
1 сентября 2002 года
Тема:bella firenze
misinka moj,
spominam na teba, i`m missing you, your hugs and tender care, uuh it was hard but also beautiful time on the rainbow! im totally looking forward to see you again in some two weeks. moj sladky medvedik.
love you wildly
dream far, mishka
tvoja jana
Мишенька мой,
вспоминаю о тебе, твои объятия, нежность и заботу, оох, на рэйнбоу было так тяжело, но и чудесно тоже! Я знаю, я точно знаю, что скоро мы увидимся, всего через пару недель.
страшно тебя люблю
прекрасных тебе снов
твоя яна
Южная Франция, Лангедок – Севенны.
3.09.2002. Что-то случилось с небом. После недели безоблачной синевы, снова тяжесть туч. Ездил в Монпелье – писем нет.
7.09.2002. Пять дней непрерывных дождей, как в Польше, как в Германии, как в Италии. Мэй рассказала радионовости – наводнение в долине Роны. Ним залит водой. Гар вышел из берегов.
Журчащий поток промчался по саду Жоэль и обрушился в пруд, трава на дне застыла зелеными, тонкими, медленно шевелящимися щупальцами, а земля покрылась размазанной сохнущей глиной. Garriga в отметинах водных потоков (обнажившиеся рыжие борозды). Теперь все успокоилось.
Ездили на Эро, смотреть на подъем воды.
На реке встретили гариковских друзей – Florence и еще двоих (не помню имен), неделю назад у них была лодочная станция, но все унесло наводнением. Перекошенный караван[99], разбитая машина, мотоцикл, заброшенный потоком на крышу микроавтобуса и застывший, завязнув колесом в осколках лобового стекла. Все двадцать каноэ унесены рекой. Бледная Флоранс, курящая сигарету за сигаретой, и разговоры о страховке.
Бурлящая, мутная, грозная Эро.
Вечером: приезжает Жоэль, открывает багажник и кричит: «Есть тут кто-нибудь, чтобы помочь?»
«У вас много вещей?»
«Да! Мы с Матиасом ездим за покупками, мы тратим деньги, чтобы прокормить всю ораву, теперь нам нужна помощь!»
Вечером, я говорю Гарику: «Поехали отсюда, а? Нахуй такие намеки!»
Решаем переезжать к Жан-Пьеру.
Дурацкое последнее письмо, которое я, слава Богу, так и не отправил: “loveless, Janaless life, emptiness”, и воображаемый конец: я в Москве, опять там же и в том же, и слова: я не хочу так жить.
Почти всю ночь не сплю и думаю.
10.09. 02. Наконец выяснилось с работой: заказ на шесты для типи.
Едем в горы, за шестами.
По дороге, в Saint-Hypollite-du-Fort, пытаюсь найти интернет-кафе и посмотреть почту. Нашел, но телефон не работает – столбы снесены наводнением. В супермаркете толпы, скупают воду. Тетка в очереди: «Надо запасаться! У меня во дворе фонтан, но вода отравлена мусором и трупами животных». А на заправке нет бензина. Бензина-то почему нет?
Вдоль дороги разбитые машины, под рядами виноградных лоз – черные груды гниющего винограда.
Шестов нашли только пять штук (приходится прятаться от лесников). Грузим их на крышу, повязываем концы красными ленточками (полицейские правила) и отвозим к Жан-Пьеру.
Вечером – в St.Jean du Gard, к Мардж. Папа (Андре-Франсуа), у камина рассказывает про Замбию и показывает какие-то плетеные корзиночки. Long temps passionné par la culture africaine…[100] Четырнадцатилетний Тома – разговаривает без робости, на равных, но и без наглости, так естественно. В этой семье детей не унижают.
Чтобы не мешать – едем спать вверх, на гору, ровная площадка в саду пустующего maison de vacance. Холодно, высоко, внизу огни – Сан-Жан как на ладони. Зажигаю керосиновую лампу – и пишу.
В Италии я с удивлением понял, что мне проще шутить по-английски, будто, сбрасывая родной язык, сбрасываешь и опыт угрюмости. Встречая русских, я становился серьезным и занудным. Другое дело тот русско-словацко-славянский шепот, все эти ласковые, нежные, смешные словечки, от которых кружится голова и нелегко удержаться на ногах, оторвавшись друг от друга. По-английски разве получилось бы?
Maie: Знаешь, Мишка, в Португалии я встретила одного немца и обрадовалась, что можно немецкий вспомнить. Но когда попыталась говорить, у меня все смешалось в голове, все время выскакивали русские слова, и я вообще запуталась. Серега спросил меня что-то по-русски, и я не поняла. Я очень испугалась и схватила Серегу с Гариком вот так, прижалась к ним головой, чтобы не забыть русский язык.
15.09.02. Блошиный рынок в Монпелье.
Я ищу одежду на осень.
Горы тряпья, журналы двадцатых, журналы Второй Мировой “L`Invasion Allemande à l`Union Sovietique[101]” (фото русских пленных – останавливаюсь и смотрю), старая посуда, старые открытки, рекламные таблички пятидесятых, потрескавшаяся лошадиная сбруя, списанное обмундирование (на армейских куртках нашивки с американскими фамилиями), раздолбанные кресла…
После рынка остаются горы мусора, совсем безнадежное, что не продать.
Два араба на великах, с радостной злостью пинающие валяющиеся книги. Книги вспархивают в воздух, шелестя разорванными страницами.