Почти все время, проведенное с Яной, я ждал чуда – что во мне зазвучит вдруг смех, нутряной смех где-то в груди; он поднимется к горлу, и, побившись о надежную прежде перегородку, прорвет ее и вырвется наружу, и я захохочу вместе с ней, и потом никогда уже не смогу сказать ничего без улыбки – а потому буду получать улыбку в ответ; и на зло буду отвечать непониманием; и радоваться добру; никогда больше не почувствую ватной пелены безразличия, давящей на голову, и навсегда забуду, что такое «серьезное отношение к жизни»… Почти все время – потому что в самом начале, в Питере, все было именно так.
... Контролеры не стали звать полицию.
От: jana <jana…..@yahoo.com>
Кому: Misha Charaev <tralala@yandex.ru>
9 октября 2002 года
Тема: bozk do Pariza
ahoj miŝko,
len som ti chcela poslat maly sladky božtek, leti prave teraz smerom do pariža. tak aby ta naŝiel medži tymi desiatimi milionmi ludi, pomož mu, poŝliaj ty božtek ku mne, aby sa stretli…
(Привет, Мишка,
Просто хотела послать тебе маленький поцелуй, пусть летит он прямо сейчас к Парижу. И найдет тебя между теми десятью миллионами парижан, а ты тоже ему помоги, пошли мне поцелуй навстречу, так, чтоб они встретились…)
14.10.02. Фрайбург, Германия.
Много солнца, старые друзья и звонки из Вены.
На велосипеде вдоль Драйзена, далеко. Немецкие домики.
В воскресенье – Шварцвальд, сосновые леса и хутора.
Хочу дальше. В Вену.
18.10.02. Мюнхен, Германия.
Гладкая штукатурка и мертвые, правильные углы домов.
Хочу в Вену.
От: jana <jana…..@yahoo.com>
Кому: Misha Charaev <tralala@yandex.ru>
18 октября 2002 года
Тема: brum iz Bratislavy
yesterday i had a tremendous, hilarious, magnifique party – there was this concert that matus organized, my flatmate. three very good ethno bands, five crazy hungarians and one californian rastaman who emigrated to eastern europe fifteen years ago slept in our flat, we got wonderfully high (different sorts of stuff, me mostly red wine), reggae party, dozens of friends.
tomorrow i will sleep long, do some important things, and run to vienna to meet you.
i will bike along the danube now, the sky was glowing in a special way and i wanna enjoy the light show of father sky – it was raining all day (grrrr mokry a studeny zadok macika na bicykli), but now the sun came up thru the clouds. the air is so fresh, the view so clear, pure, the sky is getting blue but still there are mighty clouds – and the sun, its not red or yellow, its pure light, infinite white light, and blinding my eyes in a beautiful way.
50 hours, mishka, not more!
(Вчера у нас была обалденнейшая, потрясающая-ужасающая, супер-мега вечеринка – сначала концерт, организованный Матушем (моим соседом по квартире в Братиславе), три очень хороших этно-группы; а после у нас ночевали пятеро сумасшедших венгров и калифорнийский растаман, переселившийся 15 лет назад в Восточную Европу, мы чудеснейше уфигачились кто чем (я, по большей части, красным вином) – регги-party и куча друзей.
завтра я буду долго-долго спать, потом займусь разными делами и помчусь в Вену, встречать тебя.
Сейчас я собираюсь прокатиться на велике вдоль Дуная, небо уже разгорелось такими необычными красками, что мне хочется порадоваться этому небесному представлению – целый день лил дождь (гррр, mokry a studeny zadok macika na bicykli[107]), но сейчас солнце прорезалось сквозь облака. Воздух такой свежий, чистый, небо синеет на глазах, но облака еще могучи – и солнце, про него не скажешь, что оно красное или желтое – чистый свет, бесконечный белый свет, слепящий глаза так прекрасно.
Всего 50 часов, Мишка, не больше!)
21.10.02. Вена, Австрия.
“Vitaj, Miŝka[108]” (забыты: усталость, страх, полиция, контролеры, поезда).
Мы бежим, чтобы не опоздать на последний автобус и еле успеваем.
автобус едет по безлюдным улицам в желтом электрическом тумане, покачиваются холмы малоэтажного пригорода, в свете фар вспыхивают удивительные таблички Dostoewski-gasse, Gogol-gasse, Puschkin-gasse…
темный провал парковой горы.
автобус останавливается на маленькой, почти сельской улице
невысокая железная изгородь, засыпанный золотом сад, скамейка перед дверью… Мы входим в чутко замерший дом (Som veĉerom sama, Markus je niekam na party[109]), и поднимаемся наверх, в белую комнатку с картой звездного неба на стене.
Яна накидывает на лампу цветной платок и зажигает свечку, стоя на коленях перед окном – прямая спина, откинутые плечи, губа закушена, полная поглощенность – фитилек все никак не займется. В окне и на подоконнике белый лунный свет.
«Смотри, Янка, опять полнолуние», говорю я, и тут понимаю, что мы уже перестали говорить по-английски.
“Krasne, Miška, aj si krasny ty, nech tu bude ak vo Francuzsku…”[110], шепчет Яна.
... может, это буду я вспоминать когда-нибудь как самые счастливые дни своей жизни? Как и летом, декорации удивительны: золотая, шумящая, трогательная осень, осыпающая листьями; иногда морозный уже воздух по утрам, но днем все равно солнце. Днем Янка в университете (я сплю допоздна, или хожу счастливый среди дворцов и парков или сижу в университетском компьютерном центре и пишу радостные письма друзьям), а потом бегу навстречу и обнимаю ее плечи в сером пушистом пуловере, а потом мы бродим среди окраинных венских лесов или парков, или по старинным улочкам, или пьем пиво в каком-нибудь ресторанчике потемневшего дерева, а может зайдем в гости к Яну, который понимающе (и, кажется, с жалостью) смотрит на меня, или к словацким друзьям, или покупаем в Billa дешевого, но хорошего и пьяного cuvėe, и валяемся где-нибудь в траве, хохоча, ежик в тумане Мишка и ježiĉka vo mhle Janka, и снисходительные венские дубы, подыгрывая, вихляются пьяно в небе над нами
нет смысла притворяться, что это тоже дневниковая запись, конечно, это пишу я сейчас, прошло полтора года…
27.10.02. Вернувшись домой, усталая Янка начинает готовить ужин, мы одни, Маркуса нет. Раздается телефонный звонок. Яна подходит и я сразу понимаю, что это Штефан. И замираю, внезапно лишенный всех мыслей, кроме одной: я не хочу этого слышать
я начинаю резать овощи, оставленные на столе, нарочито громко грохоча досками и кастрюлями. Когда все уже нарезано, я подхожу и забираю луковицы из застывших рук, режу их и бросаю на сковородку.
Разговор окончен. Яна возвращается на кухню, видит все и буднично говорит: “Dakujem, Miška”. Она продолжает свои хозяйкины хлопоты, но потом резко бросает все и обнимает меня; и я сжимаю ее сильно-сильно, с мужской жадностью – хочу тебя, навсегда! – и потому даже не вполне понимаю сначала ее слова, по-английски, но что-то вроде: «Я долго пыталась понять, что мне делать со всем этим, Мишка, но потом сдалась. Я не могу ничего решить, просто у меня есть две любви, очень разные, даже географически… И я знаю, что делаю тебе больно, прости меня, Мишка, ох, прости…»