этой ночью я люблю ее так, что пропадаю потом в беспамятстве, надолго – а потом вижу белую лунную стену, и звездную карту над головой, и лунное лицо, и шепчу: «Ты мое чудо, Янка» – она не понимает (“Ĉo, moj?” ) – и, следующей ночью, посмотрев в словаре, говорю: “Si moj zazrak”...
28.10.02. В русском посольстве (из-за задернутой занавеси, чтобы не встречаться глазами) мне снова сказали, что необходимо послать запрос в Москву и удостоверить мою личность. «У нас нет оснований вам доверять». Ждать надо месяц, или два… Чувство ускользающей связи.
Как странно – эти люди часть моей родины, о которой я знаю так много хорошего.
Мы сидим в Stadtpark, над каналом, ежимся от холодного ветра и пьем холодное злое пиво. Или, мне кажется – тень тревоги в ее глазах?
Надо уезжать. Можно попробовать в Берлине…
В Москве чеченцы захватили в театре людей и уже убили нескольких.
Хочу ли я отсюда уезжать? да, я хочу в Россию, хотя и стану там собственной тенью, вспоминающей о себе, вспоминавшем о России (уф, какой плагиат)… нет, не это: сегодня ночью (Янка спит под своими звездами, я сижу внизу, за кухонным столом, и пишу) я понял, что радость, простая человеческая радость, мне недоступна.
Внутренней радости во мне нет. Есть другое. Иногда даже тишина, та самая внутренняя тишина, о которой я думал в Севеннах. Но радостна ли она? Нет, не радостна и не безрадостна. Она безразлична. Потому-то мне хорошо с горами, лесом и водой – и неловко с людьми. Ведь в природе есть эта тишина – внешняя, но сродни внутренней, и с ней хорошо, и покойно, но не радостно в человеческом понимании радости. В природе нет смеха, но есть музыка.
И все было бы хорошо, если б не оставалось остатка простого человеческого желания: такого простого – видеть эти глаза, просыпаясь и засыпая, и родить с ней ребенка, и видеть их вместе – и ребенок был бы радостным (от матери), и каким-то все же (есть ведь и во мне что-то, что стоит передать?) – от отца…
Но как могу я, недобрый и скрытный, с выжженной эгоизмом душой, пытаться затянуть ее в свой мир?!? В нем нет для нее места, если я только не опутаю ее и не привяжу к себе, и тогда сияние радости в этих глазах погаснет и сменится заботой, неуверенностью и усталостью. Зачем тогда нужен ей я, и зачем нужна мне раздавленная Яна?
Когда она со Штефаном, она много смеется. И то, что я пытаюсь ее отобрать – большая гадость, хотя бы потому, что со мной она смеется не так часто, иногда - просто, чтоб развеселить меня.
Я знаю, что она любит меня чисто и сильно, потому что по-другому просто не умеет. Полчаса назад я лежал без сна, и вдруг она повернулась, обняла меня и прошептала: “Lubim ta, Miŝka, skutoĉne[111]”, потому что даже во сне почувствовала тяжесть моих мыслей. Яна.
И даже в любви (противоположности эгоизма) я сумел остаться собой. Потому что сейчас, сидя на кухне со своим блокнотом, я как бы невзначай грохочу чайником и покашливаю, чтобы там, наверху, она знала, что я не сплю. Но она спит, глубоко. Господи, благослови ее сон.
29.10.02. Не знал, что когда-нибудь смогу полюбить такой город. С метро, человечьей толпой в переходах и потоками машин.
Австрийская немецкая речь с чем-то неуловимо славянским (я вздрагиваю и оборачиваюсь, пытаясь понять); польские, чешские, словацкие, венгерские, сербские имена на вывесках магазинов; фасады домов, отбросивших тень на Львов, Будапешт, Милан, Краков и Дубровник. Мне нравятся империи – открытость и взгляд шире своей маленькой страны, привычка к смеси языков и умов, взрыв дворцов, открытость небу, готовность принять или хотя бы не замечать чужое.
Идя по Рингу к университету, я понял, что Вена потихоньку пробралась в меня, нашла свою лазейку, и со мной останется. Гордая и тихая нежность парков и уличные музыканты в арках дворцов.
В университет я пришел слишком рано, и, дожидаясь Янку, зашел в компьютерный центр, посмотреть почту. Письма от друзей, далекий Питер, ставший небывалым, размытым, ненастоящим. Где я? В непонятной и странной жизни. А может – та жизнь непонятная и странная? Поднятая в метро газета, с фотографиями чеченцев в масках и плачущих женщин. Где-то далеко есть враги, которые меня ненавидят? Почему?
Или, снова – они ворвались в театр для того, чтобы в Вене посольский чиновник засомневался, услышав мою фамилию: Шараев – Басаев, так, что ли? СТОП! ЭТО УЖЕ СЛИШКОМ!
Приходит Янка, и, коротко поцеловав, говорит:
“Poĉkaj, musim ja tiež pohledat mail[112]”
И, через несколько минут – письмо:
miŝka,
len ti chcem napisat že mi je s tebou krasne a že každu sekundu s tebou si budem navždy pamatat.
tvoja jana[113]
оборачиваюсь к соседнему столику – и вижу смеющиеся глаза.
Вечером.
Звонил Штефан. Яна едет на несколько дней в Кельн. Надо уезжать.
30.10.02. На заправке около Нюрнберга.
Дождь и слишком холодно чтобы идти спать. Кофе из автомата на заправке.
Мелькание фар проносящихся мимо машин или сильно злит, или помогает задуматься.
Почему те немногие, которые мне симпатичны сразу же, инстинктивно – они обычно против чего-то (ну, общества там, капитализма, глобализации?). Я не хочу быть против, это тупо и скучно. Я не хочу быть за, это неправда. Хочу чтобы меня оставили в покое, с моими неразумными радостями. Хочу любить то, что стоит любить, и того, кого стоит любить. От остального держаться подальше.
Больше ничего не хочу.
2 ноября 2002 года
Тема:Re:
Vot ja i v Berline…
Another miracle: in Nurnberg I got stucked at the autobahn gas station – darkness, cold, pissing rain, nobody wants me, so I hitched to Nurnberg to take the “guten abend” Berlin train. At the Bahnhof I was told that the GA tickets are limited and sold out already; the normal price was about 60 euro.
I said aloud «fuck!” in Russian. Cold rainy night in unknown city, cannot even sleep in the railway station cause no papers – meeting police means no fun, oooh shit!
someone called me: «Misha?»
unknown face.
«Ilya» – and I recalled: the guy I knew 5 years ago, crazy Rainbow hippy from Berlin – now absolutely proper, short-haired, dressed ordinarily –"Тебе негде спать? Я сейчас уезжаю к сестре в Штутгарт – вот тебе ключи, можешь там все съесть, лазить по Интернету, только не звони в Новую Зеландию. Я вернусь в понедельник, ключи оставь в цветочном горшке у входа. Пока»
So I was sitting there, alone, thinking about all the crazy impossibilities – in the apartment fool of christian literature…. I used his computer to find cheap mitfahr to Berlin, fed up by rainy hitchhiking – and next day, after 5 hours ride listening shit German radio, made it to Berlin.
I walked to Prenzlauer Berg (Eastern Berlin), bought me a bottle of beer, and sat in the park drinking, watching – and oooh, I am kinda in the East again: men drinking and laughing in the park, dry leaves everywhere, everything old, not neatly western style plastered – even the very air smells North and chimney coal smoke, so nice. I walked to Misha and Tanja`s…
113
Мишка, просто хочу тебе написать, что мне с тобой хорошо и что каждую секунду с тобой я буду помнить всегда. Твоя Яна.