Моя собственная небольшая испанская армия численностью всего две тысячи человек выдвинулась им навстречу, состоялся неравный бой, с обеих сторон погибло пять тысяч человек. Крупнейшая битва в истории каменного века кстати говоря. Я переоценил свои силы, полагая, что армия врага это просто толпа обезумивших от зависти нищих людей, я думал, что, несмотря на десятикратное превосходство, армия врага не опаснее аналогичной по численности толпы неандертальцев. Я понимал, там на юге плохая военная подготовка, и нет хороших генералов, только вот я ошибся, потому что в армии врага было то, чего никогда не было у неандертальцев, а именно, почти десять тысяч лучников. И пусть эти лучники были хуже и слабее моих, но это были лучники и копейщики, а не просто стадо с дубинами. Мои войска были окружены и полностью уничтожены. Враг осадил столицу, и на следующий день понаделал лестниц! И воины юга взяли город штурмом, мои граждане сопротивлялись им, враг с невероятным зверством уничтожал всех подряд и женщин и детей, четыре тысячи человек проживало в столице на момент штурма, все они были убиты, и ещё тысяча солдат врагов, огромные людские потери, и всё ради чего? Убить меня и только? Глупость. Я не представляю, как и зачем зародилась эта сумасшедшая мысль свергнуть и убить меня любой ценой, я не следил за мнением масс на юге. Могу только догадываться. Но они все хотели убить меня из зависти, и только за этим пришли сюда. Мне ничего не оставалось, как бежать, тем более, ливийские воины требовали моей смерти. Они пришли сюда, чтобы убить меня, и они искали меня. Хорошо, что у меня из города имелся тайный подземный ход, я бежал через него, покинул окрестности столицы, и потом, минуя блокпосты, через Северные Пиренеи, осуществил побег в Европу. При этом, по всей стране уже разнеслась весть о награде за меня живого или мёртвого. Но я был опытный и искусный воин, и не только воин, а главное охотник, я им не дался и меня не нашли, я незаметно бежал из ливийского царства, что погибало в пожаре великой войны. Тысячи людей умерло тогда, я думаю тысяч пятнадцать не меньше, и всё зря и из-за какой-то бессмысленной глупости, тупо и бесцельно, эта война никому ничего не дала. Тем не менее, мне следовало быть очень осторожным, я понимал, у ливийского царя есть отряды коммандос и дальняя разведка, которую я сам готовил, поэтому мне хотя бы пару поколений надо избегать людей и уйти подальше. Тем более, я понимал, отряд на десять или двадцать коммандос вполне может выследить убить или пленить меня. В связи с чем я двинул на своих двоих вдоль ледника к Уральским горам, подальше на восток. Понимая, что расстояние это лучшая преграда, и едва ли лазутчики врага доберутся туда за пять тысяч километров, а хожу я быстро и мне по силам уйти туда за несколько месяцев. И снова, в этом дальнем пути заметил, что в мире опять стало теплеть, а ледник медленно, но отступал на север. Значит, череда потеплений и похолоданий носит циклический характер и скоро я смогу жить в Европе как раньше, а я люблю Европу.
А ещё в этом пути меня несказанно порадовал тот факт, что я почти не встретил в Европе неандертальцев, везде были кроманьонцы, мои люди и их было много, а не как раньше. И теперь, неандертальцев осталось невероятно мало, они стремительно вымирали, а по всей Европе бродили или жили на одном насиженном месте огромные племена людей, некоторые из которых имели численность свыше 500 человек. Такие племена сформировались сами и без меня, спустя много поколений после ухода из моих городов государств. А значит, это завоевание навсегда или очень надолго.
Глава 15: Новая эра. Ранняя античность.
Итак, я добрался до западного Урала, и там где-то на широте Москвы нашёл себе уютную и холодную долину, в которой и поселился. Я опасался пока что строить себе дом или любые другие постройки, которые могли бы меня выдать. Поскольку те дома, что мог построить я, разительно отличались от всего, что строили другие жители каменного века, в связи с чем, мог пойти слух по округе о лесном дворце, или это разведчик мог просто наткнуться на такую постройку, и сразу узнал бы мой почерк. В то время как одиноко живущую нищенку без всего сложнее опознать. Поэтому, я решил пожить лет двадцать по старинке, также как жил всегда, подальше от других людей и племён. И да от моей пещеры до ближайшего небольшого племени людей было километров тридцать не меньше. Я мог спокойно жить один и охотиться, и я жил как на курорте, охотился на животных, жёг огонь в пещере, отдыхал. И честно сказать после напряжения последних столетий, вот так безответственно пожить на природе одному это сущий рай на земле. И мне в принципе сейчас и не хотелось больше строить государство, и я даже не видел смысла пока что возрождать новую цивилизацию где-либо, решив, что сейчас людям будет лучше забыть меня. А потом, через несколько поколений, когда падёт ливийская империя, можно будет и пробудиться ото сна. Итак, я жил, следил за небом, помнил о прошлом. А заодно, я нашёл в горах некоторое количество меди и железа, они лежали просто так на поверхности, я собрал их и изготовил себе большой острый металлический нож и другие инструменты. И теперь весь мой инвентарь был высокотехнологичным, металлическим. Даже пряжки на ремне, кстати, пряжку я придумал сам, чтобы штаны не слетали, в прошлом я просто завязывал верёвочку на узелок, но с пряжкой лучше и надёжнее. А ещё, поскольку мне нечего было делать, а строить дома нельзя, я научился делать пуговицы, с их помощью можно было застегнуть одежду, пуговицы я вырезал из прочного дерева, потом покрывал смолой, чтоб не гнили, и они подолгу служили мне. И я пошёл дальше, и в те времена, убив горного барана, впервые попробовал сплести из его шерсти первые нити. Потом, как-то вечером сидел балдел, и мне нечего было делать, я просто сплетал из нитей какую-то хрень, и вдруг осознал, что я сейчас из нитей изготовил лоскут ткани. Я отработал эту технологию, и научился ткать ткань, изготовил себе из шерсти первую одежду, и теперь моя одежда стала намного совершеннее, чем раньше. Тканая одежда имела ряд серьёзных преимуществ перед шкурами, и в отличие от кожаной была более тёплой.
Наконец, прошло около тридцати лет, и никто не нашёл меня и не убил, я вышел из тени, сместился немного на запад и на юг в более благодатные земли, и построил себе в лесу теремок из дерева. Окружил оградой сад и зажил в своё удовольствие, я заметил, что из дерева можно построить очень хороший дом, особенно, если у тебя есть бронзовый топор, чтобы его обработать. Дом из дерева крупнее, и менее трудоёмок, чем каменный. Я жил там в роскоши, занимался искусством, рисовал. И ещё тогда впервые я подумал, что если стандартизировать рисунки, то так можно записывать информацию. Сейчас мне это ни к чему, но в будущем при управлении государством, можно придумать пятьдесят или сто типовых картинок и с их помощью записывать нужную информацию, в том числе математического характера. Например, можно палочками помечать числа, а уголком десятки. Если обучить этому людей, они могли бы сложную информацию хранить на чём-то. Например, в виде рисунков на шкурах. Такая информация очень полезна, например, для учёта кувшинов с едой, нельзя же постоянно помнить все цифры, их лучше где-то записать, а потом если нужно всё посчитать. Так текли года, и это время прошло не совсем бездарно, я много думал и рассуждал о том, как правильно строить государства, какие механизмы можно применить для управления ими.
Как-то зимой я наткнулся на племя, и мне чисто физически понравилась одна из девушек, она была очень красива, я выменял её у вождя в обмен на бронзовый нож. Вождь очень хотел получить чудо оружие, но побоялся отнять его у меня. Девушка поселилась со мной в моём тереме, и мы прожили с ней около тридцати лет, она подарила мне детей, но потом состарилась, и я разлюбил её. Это были самые счастливые годы моей жизни, она была верной трудолюбивой и любящей женой. Я оставил ей и её детям свой терем, а сам решил отправиться в Европу. Мне было неприятно то, что я живу вечно, а она нет. И если я до сих пор выгляжу как молодой семнадцати летний юноша, то она уже бабушка. А что касается большой политики. Я понимал, сейчас уже прошло более ста лет с момента моего бегства, и даже если обо мне не забыли до сих пор, то, во-первых, никому нет до меня дела. Во-вторых, меня теперь тупо никто нигде не узнает спустя столько лет. Если я не выйду на центральную площадь города и не начну кричать, что я тот самый год, едва ли меня кто-нибудь раскусит.