Кузовков потерял дар речи. Старичок довел соло до конца, улыбнулся щербатым ртом и по-свойски подмигнул старшему референту. Это нагловатое подмигивание вернуло Сергея Петровича к жизни.
– Вы кто? – спросил он.
– Не узна-ал, – протянул пришелец и закачал головой, зацокал укоризненно.
– Чего надо? – спросил Кузовков.
– Да я это, Сереженька! – уже с обидой воскликнул старичок. – Я, дедушка…
Тут самое время заметить, что оба дедушки Кузовкова давно умерли, но и при жизни были ничуть не похожи на щербатого в зипуне.
– …солдатиков тебе принес, – продолжал старичок. – Ты же просил солдатиков, Сереженька!
И, шагнув вперед, он опорожнил треклятый мешок. Туча пыли скрыла обоих. Зеленая оловянная рать, маленькие, в полпальца, танки и гаубицы посыпались на пол, а старичок снова завел свои варварские припевки.
– Вы что? – завопил Кузовков. – Не надо тут петь! Прекратить шизофрению! Какие солдатики!
– Наши, наши, – ласково успокоил его певун. – Советские!
Кузовков молча обхватил рождественского гостя поперек зипуна, вынес на лестничную клетку и посадил на ящик для макулатуры.
– Так, – сказал он. – Ты, кащенко. Чего надо?
– Сереженька! – простер руки старичок.
– Я те дам «Сереженька», – посулил Кузовков, которого уже двадцать лет не называли иначе как по имени-отчеству. – Чего надо, спрашиваю!
В ответ старичок пал на кузовковское плечо и зарыдал.
– Да дедушка же я! Дедушка Мороз! Подарочков принес… – Старичок безнадежно махнул рукавицей и снова начал утирать ею слезы, лившиеся ручьем. – Солдатиков, как просил… А ты… С Новым Годом тебя, Сереженька! С Новым, тысяча девятьсот пятьдесят вторым!
Настала глубокая тишина.
– С каким? – осторожно переспросил Кузовков.
– Пятьдесят вторым…
Старичок виновато заморгал белыми от инея ресницами и потупился.
Кузовков постоял еще, глядя на гостя, потом обернулся и внимательно посмотрел вниз. Потом присел у кучки оловянного утиля.
– Действительно, солдатики, – сказал он наконец. – А это что?
– Карта, – буркнул старичок, шмыгнув носом.
– Какая карта? – обернулся Кузовков.
– Кореи, – пояснил гость. – Ты же в Корею хотел, на войну… Забыл?
– О Господи, – только и сказал на это старший референт. И, помолчав, добавил: – Где ж тебя носило столько лет?
– Там… – Гость печально махнул рукой.
– В Лапландии? – смутно улыбнувшись, вспомнил Кузовков.
– Какой там «Лапландии»… – неопределенно ответил старичок и вдруг конкретизировал: – Сыктывкар. Я к тебе шел, а тут милиция. Паспортный режим, и вообще… Классово чуждый я оказался. Десятка в зубы и пять по рогам!
– Чего? – не понял Кузовков. Старичок повторил. Переспрашивать снова Сергей Петрович не стал.
– Ну вот. А потом ты переехал… Я уж искал, искал… ну и вот… – Гость смущенно высморкался. – С Новым Годом, в общем.
Помолчали. Старичок так и сидел, где посадили – на ящике для макулатуры.
– Холодно было? – спросил Кузовков про Сыктывкар.
– Мне в самый раз, – просто ответил старичок.
– Ты заходи, – спохватился Кузовков. – Что ж это я! Чаю попьем…
– Нельзя мне горячего, Сереженька. – Гость укоризненно покачал головой. – Все ты забыл.
– Ну, извини, извини!
Еще помолчали.
– А вообще: как жизнь? – спросил гость.
– Жизнь ничего, – ответил Кузовков. – Идет.
– Ну и хорошо, – сказал гость. – И я пойду. Сними меня отсюда.
Кузовков, взяв его под мышки, поставил невесомое тело на грешную землю.
– У меня еще должок есть по пятьдесят второму, – поделился старичок и почесал зипун, вспоминая. – Толя Зильбер, из пятого подъезда, помнишь?
Кузовков закивал.
– Тоже переехал?
– Еще как переехал! – Старичок, крякнув, взвалил на плечо мешок, снова полный под завязку. – Штат Нью-Джерси! Но делать нечего: найдем! А то как же это: в Новый Год да без подарочка?
– А что ему? – живо поинтересовался Кузовков.
– Марки, – ответил Дед Мороз. – Серия «Третий Интернационал». Бела Кун, Антонио Грамши… Негашеные! Очень хотел. Ну, прощай, что ли, – пойду!
Старичок поцеловал референта в щечку – и потопал к лестнице. Через минуту голос его несся снизу: «Иду, иду к Толечке, поздравлю маленького…»
Жалость к прошедшей жизни выкипела, оставив в горле сухой осадок сарказма.
– С че-ем? – перегнувшись в полутемный пролет, крикнул Кузовков. – С Новым, пятьдесят вторым?
– Лучше поздно, чем никогда! – донеслось оттуда.
Петля
Когда Павлюк уже стоял на табуретке с петлей вокруг тощей кадыкастой шеи, ему явился ангел и сказал:
– Павлюк!