Павлюк оглянулся. В комнате было совершенно пусто, потому что ангел не холодильник, его сразу не видать. Так, некоторое сияние у правого плеча.
– Павлюк! – повторило сияние. – Ты чего на табуретку встал?
– Я умереть хочу, – сказал Павлюк.
– Что вдруг? – поинтересовался ангел.
– Опостылело мне тут все, – сказал Павлюк.
– Ну, уж и все… – не поверил ангел.
– Все, – отрезал Павлюк и начал аккуратно затягивать петлю.
– А беленькой двести? – спросил ангел. – На природе?
Павлюк задумался, не отнимая рук от веревки.
– Если разве под картошечку… – сказал он наконец.
– Ну, – согласился ангел. – С укропчиком, в масле… Селедочка ломтиком, лучок колечком!
Павлюк сглотнул сквозь петлю.
– А пивка для рывка? – продолжал ангел. – На рыбалке, когда ни одной сволочи вокруг. Да с хорошей сигаретой…
Павлюк прерывисто вздохнул.
– А девочки? – не унимался ангел.
– Какие девочки?
– Ну, такие, понимаешь, с ногами…
– Ты-то откуда знаешь? – удивился Павлюк.
– Не отвлекайся, – попросил ангел. – А в субботу с утреца – банька, а в среду вечером – «Спартак»…
– Чего «Спартак»? – не понял Павлюк.
– Лига Чемпионов, – напомнил ангел.
– Неужто выиграют? – выдохнул Павлюк.
– Из группы выйдут, – cоврал ангел.
– Надо же, – сказал Павлюк и улыбнулся. Петля болталась рядом, играя мыльной радугой.
– Ты с табуретки-то слезь, – предложил ангел. – А то как памятник прямо…
Павлюк послушно присел под петлей, нашарил в кармане сигарету. Ангел дал прикурить от крыла.
– И что теперь, на работу? – робко спросил Павлюк.
– На нее, – подтвердил ангел.
– А потом что? Опять домой?
– Есть варианты, – уклончиво ответил ангел.
Павлюк еще помолчал.
– Ну, хорошо, – сказал он наконец. – Но смысл?
– Какой смысл?
– Хоть какой-нибудь, – попросил Павлюк.
– Зачем? – поразился ангел.
Павлюк помрачнел.
– Потому что без смысла жить нельзя!
– Вешайся, – отрезал ангел. – Смысла ему! Вешайся и не морочь людям голову!
Ирина Ясина
Моя жажда жизни
Если бы я сказала, что знаю, как жить с болезнью остаток жизни, я бы сильно слукавила. Я не знаю, как жить беспомощному человеку остаток жизни. При том, что современная медицина не может тебя вылечить, но может тебя поддерживать – какие-то штучки, мять, тереть, массировать. Скорее всего ты проживёшь столько же, сколько тебе было отпущено, вопрос только – как? Потому что качество жизни, в принципе, ужасное – поскольку человеку, который лежит, ему чего нужно? Хороший телевизор, и, по большому счёту, всё. Потому что если не работают руки – ты не можешь сама работать за компьютером, ты не можешь сама читать книжку, ты не можешь её держать и перелистнуть страничку. И что? Телевизор и радио.
Можно попытаться себя найти – в принципе, любая книжка в твоём распоряжении, и даже если ты не можешь её самостоятельно купить, то можно попросить кого-то – скачают в Сети, будут читать вслух. Ты будешь лежать и об этом думать. Ты будешь смотреть в окно и видеть всякие замечательные листочки и смену времён года. Но при мысли о том, что двадцать лет – так… мне становится страшно.
Когда ты сидишь в инвалидной коляске, то деревья становятся больше. Слышно становится хуже – если люди говорят тихим голосом на высоте человеческого голоса, ты их не слышишь. Тебе приходится тянуться, переспрашивать, просить: «Нагнитесь, пожалуйста». А сидеть с задранной башкой и смотреть кому-то в рот – это ужасно тяжело.
Мир меняется. Вот этот цветок за твоей спиной – он выше человеческого роста, или ниже? Я уже не знаю, я десять лет на коляске. Если ты встанешь с дивана и станешь рядом с цветком, то я пойму, выше он тебя или ниже. Но когда я подъезжаю к нему на инвалидном кресле, я не знаю – он выше меня, стоящей, или ниже? И такое – всё.
Чтобы с этим состоянием бороться, нужна жажда жизни. Не пустая вера в чудо, не надежда, упаси бог. Надежда вообще очень вредня штука. Когда-то мой, скажем так, первый муж сказал мне: «На дне ящика Пандоры была надежда. Это было самое жуткое зло». Я сначала обалдела от такой трактовки, а потом подумала – «да». Потому что надежда тебя дезориентирует. Она лишает тебя способности действовать, и ты тупо надеешься, что произойдёт чудо и что-то вдруг случится. Как бы это произойдёт всё помимо тебя. Надежда лишает тебя даже не способности к поиску какой-то панацеи – нет, это бы будешь искать. Она лишает тебя необходимости самосовершенствования. Смириться с тем, что тебе предстоит, – это самый страшный труд, самый тяжёлый. Какой бы ты ни был умный и разумный, всё равно внутри всё бунтует: «Я не хочу, я молодой, я такой-сякой, у меня ещё в голове столько всяких идей», а уже всё, уже не можешь. Всё, до свидания. И надежда в этом смысле – очень плохая штука.