Он торопливо обшарил столешницу комода, нащупал и взломал шкатулку, сорвав бородку ключа: счета, записи, скучища.
Он рывком выдернул ящик: еще суше, еще женственнее пахнуло на него; он отставил свечу и стал рыться обеими руками: панталоны, что ли, какие-то, тряпки; где трешка?
Где, нахер, трешка?
У него Встреча, его ждут, далекий сырой серебряный город лежит и ждет, раскинув водяные рукава, разбросав ноги улиц, сейчас покажется поезд, уже дрожит земля под ногами от дальнего гула, где же трешка?
Под подошвами хрустело разбившееся стекло, он выбрасывал белье на пол, первый звонок, начальник станции в фуражке с красным околышем дает отмашку: отойдите от края, господа, семафор показывает зеленый, на языке железнодорожных знаков сие означает, что путь свободен, таковы правила, господа, стоять на краю не дозволяется.
Нижний ящик был попросту, обидно, вульгарно заперт, Д. стал бить ногой, рвать, вырвал язычок замка – трухлявая у нее мебель, – там, обернутые тряпками, лежали предметы; сорвал тряпки; пламя плясало; дневники.
Он пролистал, он протряс коленкоровые тетради – не выпадет ли купюра. Не выпала, черт!.. Слова, написанные в тетрадях, он читать не стал, отбросил, погрузил руки глубже.
На самом дне ногти стукнули о жестяную коробку: вот! Д. схватил чаемое и с размаху сел на кровать, пискнувшую под его легким весом, и отцарапал крышку, и были деньги. Трешка, и червонцы – много, – и четвертной билет, и еще один четвертной.
Пламя свечи шевелилось, и тени денег шевелились, призрачно умножая сумму, и он смотрел как завороженный, и в темном зеркале, над разоренным комодом, Николай Иваныч тоже смотрел как завороженный на свою, такую же, совсем не такую, еще более призрачную, мнимую добычу.
Д. сложил бумажки и запихнул их глубоко в карман; нет, там дырка; переложил в другой, левый, всегда более крепкий; проходя через столовую горницу, поймал углом глаза стеклянистый блеск штофа. Поколебался, повернулся, взял его за тонкую, детскую шейку. Полный стакан. Так, и еще один. Пришло счастье.
Ссыпался с крыльца во влажные от дождя, еще высокие лопухи, поскользнулся, но удержался на ногах; успеваю. Задворками, мимо сараев и складов, каланчи и заборов пробрался к высокой насыпи; со второй попытки вскарабкался по оползающей глине и счастливыми руками во тьме ощупал стальные, вонючие от креозота, напряженно-дрожащие рельсы. Он выпрямился, расправил крылья и пошел, а потом побежал по рассветающим шпалам. Тьма рассеивалась, сзади ширилась заря, высокий и истошный звук архангельской трубы взмыл и накатил, догнал и обрушился на него стоочитым, огнедышащим колесом перемен.
Андрей Усачев
Почему у зайца длинные уши?
Это было давно-предавно. Когда не было ни мультфильмов, ни кино. Ни даже компьютера в первобытной пещере. А на Земле жили первые звери: первый еж, первый волк, первый медведь, первый енот. Но рассказ не о них, а о зайце. Так вот…
Больше всего на свете заяц мечтал вырасти. Как слон. Или хотя бы как лось. Что он только ни делал: и витаминную заячью капусту ел, и полезную морковку грыз, и зарядку по утрам делал, и на ветке висел…
И все напрасно.
Однажды заяц решил отпраздновать День рождения. Гости пришли с капустно-морковными букетами. А сосед-еж вынес на поляну именинный пирог с одной свечкой.
– Дуй на свечку и загадывай желание, – сказал еж. – И тогда твое желание обязательно сбудется…
Заяц дунул что есть силы – свеча погасла.
– Ну и что ты загадал? – заинтересовались все.
– Я хочу вырасти большим, – сказал заяц.
– Отличное желание, – сказал енот и, подойдя к имениннику, стал тянуть его за уши. – Расти, заяц, большой-пребольшой!
– Ой, ты что делаешь?! – закричал заяц.
– Исполняю твое желание, – ответил енот.
– Дай-ка и я помогу, – обрадовалась лиса и тоже стала тянуть зайца за уши. – Расти, заяц, большой-пребольшой!
– Ай-ай-ай, у меня уши оторвутся, – закричал заяц.
– Терпи, иначе не вырастешь, – сказала лиса.
– Смотрите, кажется, он немного подрос, – прищурился еж.
– Точно, точно, – зашумели гости. – Расти, заяц, большой-пребольшой!
Конечно, заяц ни на сантиметр не подрос, только уши чуть-чуть вытянулись.
– Дайте-ка мне, – волк схватил зайца за уши и поднял над землей. – Смотри, заяц! Сейчас Москву увидишь!
Уши у зайца еще больше оттянулись.
– Расти, заяц, большой-пребольшой, – дружно закричали гости.
Позже всех пришел медведь.
– Что это вы делаете? – удивился он.
– Помогаем зайцу расти, – закричали все радостно.
– Сейчас и я помогу, – сказал медведь. Но так как уши были заняты, медведь схватил зайца за хвост и стал тянуть в другую сторону. Все тянут за уши – а медведь за хвост.
– Ай-ай-ай, – закричал именинник. – Ой-ой-ой!
И тут заячий хвост не выдержал и оторвался. Все повалились в одну сторону, медведь – с хвостом – в другую…
А именинник выскочил из кучи-малы и бросился наутек – в третью.
С тех пор на свой День рождения заяц гостей больше не приглашал.
Теперь вы понимаете, почему у зайца такие длинные уши и такой короткий хвост? И почему, завидев лису, волка или медведя, он сразу дает стрекача?
Кто съел Луну?
По вечерам зайчонок Литл любил смотреть на небо. Сотни звезд подмигивали ему сверху. А Луна, увидев его, просто сияла.
Но однажды Литл заметил, что Луна с одного бока стала меньше. Как будто кто-то обгрыз кочан.
– Мама, нашу Луну кто-то ест, – забеспокоился он.
– Глупости, – сказала мама. – Ложись спать.
На другой вечер Луна стала еще немножко меньше.
Тогда Литл побежал к соседскому мышонку:
– Это ты грызешь Луну?
– Почему я? – удивился тот.
– Ты мне говорил, что Луна похожа на сыр…
– Да, – облизнулся мышонок. – Но Луну я не грыз. Наверное, это волк. Он всегда голодный!
На третий вечер Луна стала еще тоньше. И друзья побежали к волку.
– Это ты ешь нашу Луну? – спросил Литл.
– Я ем Луну? – удивился волк. – Я ем зайцев, барашков, коров… И вообще, это не мое дело.
– С каждым днем Луна становится все меньше, – сердито сказал Литл. – Скоро она совсем исчезнет, и станет темно. А ты говоришь, что это не твое дело!
Волк растерялся и даже забыл, что ест зайцев.
– Может быть, это лиса? Она хитрая…
– Верно, – пискнул из кустов мышонок.
Все трое отправились к лисьей норе.
– Это ты ешь нашу Луну?
– Что вы, что вы! – испугалась лиса. – Как я заберусь на небо? Наверное, это медведь. Он лазит на деревья за медом. Вот и до Луны, обжора, добрался…
– Это ты ешь нашу Луну? – хором закричали все.
От неожиданности медведь свалился с дерева.
– Я ем мед, ем малину, а Луну – даже не пробовал… А что, Луна – сладкая? – медведь почесал в затылке и задумался:
– Может быть, это ворона? Она умеет летать…
– И любит сыр, – уточнила лиса.
Ворона сидела на сосне и клевала хлебную корку.
– Это ты ешь нашу Луну?
– Я? – чуть не подавилась ворона. – Я так высоко не летаю. Если кто и долетит до Луны – только орел!
Орел строил гнездо на высокой скале.
– Это ты ешь нашу Луну? – закричали все.
– Я не ем Луну, – сказал орел. – Но если увижу, кто это делает, то ему несдобровать!
На следующий вечер все собрались посмотреть на Луну и увидели, что от нее осталась половина.
– Может быть, это космические пираты? – спросил барсук, высунувшись из норы.
– Может быть, – вздохнул зайчонок.
Но где найти космических пиратов, он не знал.
С каждым днем Луна становилась все меньше и меньше. И наконец от нее осталась тоненькая корочка.
– Кажется, это конец света, – сказал умный филин.
А потом Луна исчезла совсем. Литл хотел разбудить маму, но решил ее не пугать.
– Ты что такой грустный? – спросила утром мама.
– Нашу Луну съели, – и зайчонок рассказал ей обо всем, что произошло.