Из-за малейшей ошибки в немецком слове нас лишали сладкого. Ошибка в вычислении скоростей двух встречных поездов - задача, которая имеет для учителей математики особую притягательную силу - влекла, за собою стояние на коленях носом к стене в течение целого часа.
Однажды, когда мы были доведены до слез какой-то несправедливостью педагогов и попробовали протестовать, последовал рапорт отцу с именами зачинщиков, и мы были сурово наказаны.
Для меня навсегда останется непостижимым, как такая давящая система воспитания не притупила наши умы и не вызвала, ненависти ко всем тем предметам, которым нас обучали в детстве.
Должен, однако, добавить, что все монархи Европы, казалось, пришли к молчаливому соглашению, что их сыновья должны быть воспитаны в страхе Божьем для правильного понимания будущей ответственности перед страной. Много лет спустя, делясь воспоминаниями с германским Императором Вильгельмом, я оценил сравнительную мягкость наших тифлисских учителей. Его наследник, германский Кронпринц, женатый на одной из моих племянниц, сухо добавил, что количество наказаний, полученных в детстве отцом-монархом не смягчает тропы испытаний, по которой идет его сын.
Завтраки и обеды, столь приятные в жизни каждой семьи, не вносили разнообразия в строгую рутину нашего воспитания.
Наместник Кавказа должен был быть представителем Государя Императора в сношениях с миллионами верноподданных, живущих на юге России, и за наш стол садилось ежедневно не менее 30 или 40 человек.. Официальные лица, прибывшие на Кавказ из Петербурга, восточные властители - отправлявшиеся представиться Царю, военоначальники подчиненных Наместнику губерний и областей, общественные деятели с женами, лица свиты и придворные дамы, офицеры личной охраны и наши наставники - все пользовались случаем, чтобы высказать свои политические взгляды и ходатайствовать о различных милостях в Тифлисском дворце.
Мы, дети, должны были во время завтраков и обедов, очень следить за собой и отнюдь не начинать разговаривать, пока нас не спрашивали. Как часто, сгорая от желания рассказать отцу о том, какую замечательную крепость мы построили на вершине горы или же какиe японские цветы посадил наш садовник, должны были мы сдерживаться, молчать и слушать важного генерала, который разглагольствовал о нелепости последних политических планов Дизраэли.
Если же к нам обращались с каким-либо вопросом, что, конечно, делалось из чувства подобострастия пред Наместником Его Величества, то мы должны были отвечать в тех рамках, которые нам предписывал строгий этикет. Когда какая-нибудь дама, с приторно сладкой улыбкой на губах спрашивала меня о том, кем бы я хотел быть, то она сама прекрасно знала, что Великий Князь Александр не может желать быть ни пожарным, ни машинистом, чтобы не навлечь на себя неудовольствия Великого Князя - отца. Выбор моей карьеры быль весьма ограничен: он лежал между кaвалерией, которой командовал мой дядя, Великий Князь Николай Николаевич Старший, артиллерией, которая была в ведении моего отца, и военным флотом, во главе которого стоял мой другой дядя - Великий Князь Константин Николаевич.
- Для такого мальчика как вы - обыкновенно говорила улыбающаяся дама: самое лучшее следовать по стопам вашего августейшего отца.
Что другое можно было отвалить на подобный вопрос, если принять во внимание, что в это время двенадцать пар глаз моих наставников впивались в меня, стараясь внушить мне достойный ответ?
Брать Гeopгий как-то робко высказал желание сделаться художником-портретистом. Его слова были встречены зловещим молчанием всех присутствующих, и Георгий понял свою ошибку только тогда, когда камер-лакей, обносивший гостей десертом, прошел с малиновым мороженым мимо его прибора.
Порядок распределения мест за столом исключал для нас, детей, всякую возможность посмеяться над теми или иными странностями гостей или же пошептаться между собой. Нам никогда не позволяли сидеть вместе, а размещали между взрослыми. Нам было объяснено, что мы должны были себя вести в отношении наших соседей так, как вел бы себя наш отец. Мы должны были улыбаться неудачным остротам наших гостей и проявлять особый интерес к политическим новостям.
Kpомe того, мы должны были всегда помнить, что в один прекрасный день нас повезут в Россию, которая находится за хребтом кавказских гор. Там, в гостях у нашего царственного дяди, говорили нам, мы с признательностью вспомним наших наставников, которым мы обязаны нашими хорошими манерами. Иначе наши кузены будут указывать на нас пальцами, и называть "дикими кавказцами"!
Встав из за стола, мы могли играть в кабинете отца в течение часа после завтрака и двадцати минут после обеда. Кабинет была огромная комната, покрытая удивительными персидскими коврами и украшенная по стенам кавказскими саблями, пистолетами и ружьями. Окна кабинета выходили, на Головинский проспект (главная улица Тифлиса), и из них можно было наблюдать интересные картины восточного быта.
Мы не могли насмотреться на высоких, загорелых горцев в серых, коричневых или же красных черкесках, вepхом на чистокровных скакунах, с рукой на рукояти серебряных или золотых кинжалов, покрытых драгоценными камнями. Привыкнув встречать у отца представителей различных кавказских народностей, мы без особого труда, различали в толпе беспечных персов, одетых в пестрые ткани и ярко выделявшихся на черном фоне одежд грузин и простой формы наших солдат. Армянские продавцы фруктов, сумрачные татары верхом на мулах, желтолицые бухарцы, кричащие на своих тяжело нагруженных верблюдов - вот главные персонажи этой вечно двигавшейся панорамы.
Громада Казбека, покрытого снегом и пронизывавшего своей вершиной голубое небо, царила над узкими, кривыми улицами, которые вели к базарной площади и были всегда наполнены шумной толпой. Только мелодичное журчание быстрой Куры смягчало шумную гамму этого вечно кричащего города.
Красота окружающей природы обыкновенно накладывает отпечаток грусти на склад юного характера. Но мы все были беспечно счастливы в те короткие минуты, которые оставались вы нашем распоряжении между строевыми занятиями и учебными классами.
Мы любили Кавказ и мечтали остаться навсегда в Тифлисе. Европейская Россия нас не интересовала. Наш узкий, кавказский патриотизм заставлял нас смотреть с недоверием и даже с презрением на расшитых золотом посланцев С. Петербурга. Российский монарх был бы неприятно поражен, если бы узнал, что ежедневно от часу до двух и от восьми до половины девятого вечера, пятеро его племянников строили на далеком юге планы отделения Кавказа от Poccии.