— А… братик? — осторожно спросила Киоко, и Тсуна растерялся. Он понятия не имел, что с Рёхеем, но успокаивать девушку не стал. Он уже понял, что правда лучше сладкой лжи, даже если у нее привкус серной кислоты.
— Я не знаю, его с нами не было. Мы как вас оставили у магазина, больше его не видели. Но ребята побежали его искать, так что… ты скажи, что вообще произошло? Как тебя поймали? Старшего брата не забирали с тобой?
Киоко растерялась. Опустив взгляд, она увидела широкую алую полосу, расчертившую бедро Тсунаёши, пропитав надорванную штанину кровью, и охнула. А затем встряхнулась, хлопнула себя по щекам и потянула его за руку к обочине. Остановившись под деревом, девушка скинула пиджак и, отдав его Саваде, попросила разорвать на лоскуты, чтобы перевязать его раны. Тсуна возражать не стал. Еще раз оглядевшись по сторонам и прислушавшись, он сел под дерево, скинул собственный пиджак и начал разрывать форму Киоко, отдавая ей лоскуты. Та же приступила к торопливому рассказу о недавних событиях.
— Мы с братом закупились всем необходимым очень быстро. Там прямо в соседних отделах всё было… Расплатились, и пока нам собирали товар в коробки, Рёхей носил уже собранные в машину. Я хотела ему помочь, но он мне только лампочки доверил, так что просто так ходила за ним… Но когда он нес последний ящик с какими-то железками, я увидела старушку. У нее была большая сумка, и ей явно было тяжело. Потому попросила братика отпустить меня помочь ей. Он был против, но всё-таки согласился: мы ведь уже выходили практически, так что на стоянке я была бы рядом с ним. Я предложила бабушке помощь, она отдала мне сумку, и мы пошли к автомобилю — там какая-то черная машина была, большая… а дальше не помню. Просто вдруг дышать стало нечем, запах противный, и словно тряпку к лицу прижали… а потом темнота. Я не знаю, что с Рёхеем. Тсуна-кун, как нам быть? А что, если братика тоже забрали?
— Нет, — Савада покачал головой и подумал, что Рёхея таким трюком было бы не провести, и его боксерский инстинкт не дал бы врагу шанса так просто победить. — Если бы его ударили, он ударил бы в ответ, ты же знаешь, старший брат очень крепкий, — Киоко улыбнулась, осторожно перевязывая ногу Тсуны, а он продолжил: — А если бы его попытались усыпить, как тебя, он бы сразу среагировал. Он же боец, если кто-то со спины заходит, настораживается. Так что чуть бы к носу прижали тряпку, сразу бы ударил и вывернулся. А… убивать или ранить его не стали бы, думаю. Тебя ведь отпустили, значит, и старшего брата не тронули бы, тем более в центре города.
— Ты уверен? — осторожно спросила Киоко, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.
Тсунаёши нахмурился, призадумался, а затем кивнул собственным мыслям и уточнил:
— Что этот человек сказал тебе перед тем, как отпустить? И что вообще произошло после того, как ты пришла в себя?
— Я очнулась в темной каморке, — затараторила Киоко, спеша рассказать всё, что знала, чтобы Тсуна мог побыстрее дать ответ на ее вопрос. — Попыталась выбраться, но руки были за спиной связаны, а дверь закрыта, и даже перепилить веревку было нечем. Я пыталась развязаться, но не получалось, а потом пришел тот человек с пистолетом и повел в комнату. Я слышала часть вашего разговора, но не могла закричать: кляп мешал, а этот человек сказал, что если всё пройдет хорошо, меня отпустят, потому что их боссу незачем меня убивать. Я… «разменная монета, пешка, которая может еще пригодиться». Я запомнила это, может, тебе поможет…
Савада кивнул, а Киоко, начав перевязывать его руку, продолжила рассказ:
— Дальше ты знаешь: меня завели в комнату. Спасибо, Тсуна-кун, ты рисковал собой… все вы рисковали. Спасибо…
— Не надо, — Савада смутился, опустил взгляд, но чувство вины шепнуло, что благодарность Киоко не просто излишня, но еще и неправильна. — Тебя ведь похитили из-за нас, так что…
— Нет, неправда! — возмутилась девушка и заглянула Тсуне в глаза. — Ты не виноват. Это тот человек… Мы ведь просто делали покупки, никого не трогали, а он решил меня похитить. Это не твоя вина.
— Но если бы я не пошел к нему…
Тсуну перебили, просто взяв за руку. Киоко смотрела в карие, полные раскаяния глаза и осторожно сжимала ладонь друга… или кого-то большего, всеми силами стараясь донести до него мысль, в которой была полностью уверена.
— Ты не виноват. Ты хотел прекратить войну, потому и пошел туда. Просто тебе не повезло, этот человек оказался очень хитрым. Но ты ведь хотел как лучше. Поэтому ты не виноват. Просто… просто в следующий раз ты должен быть хитрее него. Вот и всё. Не вини себя, ты же не знал, что он такой изворотливый.
— Должен был предположить… — еле слышно ответил Тсуна, отводя взгляд. Но Киоко перехватила его, склонившись к парню, и улыбнулась. Отнюдь не вымученно и не фальшиво. По-настоящему.
— Все ошибаются, Тсуна-кун. Главное, всё хорошо закончилось. Давай найдем братика, а потом вы придумаете, как этого человека вывести на чистую воду. Я тебя не виню, и тебе не стоит. Ты ведь не в ответе за то, что делают другие. Поэтому не обвиняй себя в чужих плохих поступках. А за ошибку прости. Всё ведь хорошо. Да и ты хотел как лучше.
— «Благими намерениями вымощена дорога в Ад», — сказал Тсуна и посмотрел прямо в глаза Киоко, больше не пытаясь скрыться от ее взгляда. — Теперь я это понял. Но… спасибо. Я постараюсь больше не ошибаться, поэтому… спасибо, что веришь в меня и… — парень сглотнул и, прогнав собственную нерешительность, осторожно спросил: — Можно я попрошу тебя и дальше в меня верить? Я постараюсь больше не ошибаться. Изо всех сил.
— Конечно, — улыбнулась девушка и кивнула. — Можно было и не просить: я всегда буду в тебя верить, Тсуна-кун.
И от этих слов на душе Десятого Вонголы вдруг стало очень тепло. Покой и умиротворение, радость и облегчение смешивались, рождая простое, но такое редкое чувство — счастье.
— Спасибо…
— Не за что, — Киоко вернулась к перевязке и вспомнила, что еще не всё рассказала, а потому продолжила повествование: — Я не думала, что вам что-то угрожает, Тсуна-кун. Когда этот человек, Хоффман, кажется, меня вывел из комнаты, его охранник перекинул меня через плечо и бегом кинулся вниз. Этот Хоффман себя очень странно вел: был совершенно спокоен и даже бежал так… будто пробежку утреннюю совершал, а не убегал от врагов. Он словно уверен был, что вы за ним не последуете. А потом меня запихнули в машину, большую такую, но не в ту, к которой я бабушку провожала, и этот человек сел рядом. Машина поехала, а он всё смотрел на экран часов и молчал. Я пробовала заглянуть туда, но мне не дали: охранник… ну, он меня оттолкнул, так что я больше смотреть не решалась, — девушка потупилась, но решила не уточнять, что благодаря толкнувшему ее охраннику врезалась в дверцу машины и больно ударилась о стекло виском. Волновать Саваду лишний раз она не хотела. — А потом мы приехали в лес, и он вдруг довольно так улыбнулся, выключил экран и сказал… Я запомнила почти дословно, может, тебе пригодится. «Убивать тебя нет смысла, да и не люблю я сам марать руки. Ты можешь пригодиться, если что-то пойдет не так, так что передавай привет тем, кто сумеет тебя дождаться. И скажи им, что Вонгола теперь у меня в долгу».
— Это еще почему?! — возмутился Тсуна, и тут в разговор вклинилась Лия, до сего момента старавшаяся держаться вне поля зрения Тсуны, чтобы его не смущать.
— Видеозапись. На ней Хаято атакует первым. Не будет звука — не будет шанса доказать, что вас спровоцировали.
— Не знаю… Но он был очень доволен, — вздохнула Киоко, а Савада поморщился. Открывавшиеся перспективы его определенно не радовали. — Ну а потом меня высадили, и машина уехала, а я побежала обратно. Ну так что, Тсуна-кун, думаешь братик?..
— С ним всё должно быть в порядке, — ответил парень и поднялся. Превратившийся в бинты пиджак неприятно давил на царапины, но отчего-то Тсуне это даже понравилось, словно боль была его наказанием за глупость, и то, что пиджак принадлежал именно Киоко, пострадавшей, на его взгляд, больше всех, только добавляло наказанию справедливости.
— Ты уверен?
— Почти. Им не было смысла что-то делать со старшим братом. Нет, его точно не похищали, потому как не сумели бы, а ранить на глазах толпы свидетелей не решились бы. Если Хоффман-сан хочет, чтобы Вонгола была его должником, он не станет причинять вреда членам семьи без причины.