— И ты не попытался избавиться от этой книги? — настороженно спросил Ёмицу, но Тсуна, поморщившись, ответил:
— Они сказали, что это невозможно. А так как солгать они не могут, это правда.
— Что-то я не понял, — не предвещавшим ничего хорошего тоном уточнил Савада-старший и поднялся: — Ты поверил каким-то призракам и не попытался уничтожить такую опасную вещь?
— Ну, я пытался сжечь книжку, — припомнил Тсуна свою попытку последовать совету Хибари, — но не помогло: она восстановилась. Только у меня сил стало меньше. Так что она и правда неубиваемая.
— А почему не сказал никому? Реборн сообщил бы мне, мы нашли бы экзорцистов и…
— А зачем? — Ёмицу замер и озадаченно посмотрел на сына, взиравшего на него снизу вверх так решительно, будто готов был биться за свои убеждения. — Ты ведь не знаешь, что это за артефакт и что он может. А я знаю. И я знаю, что, расскажи я о нем Реборну, проблем было бы не избежать. Но я был не один. Мои друзья знали о происходящем: я им рассказал во время испытания с сейфом Вонголы. Тогда Лия нас спасла: рассказала, какие травы заварить, чтобы не дать температуре совсем уж подняться, и вообще… она нам даже подсказки найти помогла, чтобы мы не оставались в горах совсем больными. Мы ведь честно их сами искали, но когда заболели… надо было возвращаться, но мы не могли вернуться без клада: Реборн бы нас замучил! Поэтому она помогла найти клад и подсказки.
— А если бы она посоветовала вам ядовитые травы?! — воззвал к разуму сына Ёмицу, и Тсуна поморщился. Довод был весомый, но лишь в том случае, если не знать, что Книге нужно сохранить жизнь Хозяину на очень долгий срок… как можно дольше. И потому Тсуна пришел к выводу, что придется рассказывать всю правду, а не ее часть. Только вот…
— Пап, я тебе скажу правду, только сначала ответь на три вопроса, — тихо сказал он, и отец недоуменно на него воззрился. А Тсуна вздохнул, поднял на отца взгляд и задал первый вопрос: — Если бы ты точно знал имена всех своих врагов и их местоположение, что бы сделал? Только ответь честно.
— Знал местоположение?.. Но это же невозможно…
— Просто представь, — перебил его Тсуна, и Ёмицу понял, что солгать не получится: по опыту общения с Девятым он слишком хорошо знал силу интуиции Вонголы.
— Я бы нашел доказательства их вины и предъявил претензии. Попытался бы посадить их в тюрьму Виндиче. Если бы не получилось, и они сумели выкрутиться, уничтожил бы.
Тсуна вздрогнул. Он никогда не думал, что отец может с такой легкостью говорить об убийстве… но тут он вспомнил, что его отец — не мирный добытчик нефти, а глава разведки мафиозной семьи. И сказка о бойскаутах в роли мафиози была для Тсунаёши окончательно похоронена.
— А если бы ты точно знал те секреты, которые ото всех скрывают… например, где спрятаны клады, где хранят деньги всякие богатеи, кто кому что должен… если бы ты мог узнать всё о человеке и какой-либо вещи, что бы ты сделал?
Ёмицу призадумался. Вопросы сына ему крайне не нравились, но он всё еще не понимал, что же за артефакт такой тот обнаружил, раз интересуется подобным. Спустя минуту, Савада-старший наконец ответил:
— Если бы я узнал, где лежит старинный клад, конечно же, выкопал бы. Чужие деньги брать бы не стал, а использовать информацию о людях… если бы это помогло в работе, использовал бы, но не с целью им навредить. Хотя если бы это была информация о сбежавших преступниках, направил бы по их следу охотников.
— А если бы ты мог узнать что угодно, что бы ты захотел узнать? — задал Тсуна самый главный вопрос, и Ёмицу окончательно растерялся. Вот только он начал понимать, что же попало в руки его сына… Но лгать мужчина не хотел. А потому честно ответил:
— Глупый, наверное, вопрос, но я бы попросил держать меня постоянно в курсе того, как вы с мамой. Не только финансово, не только чем занимаетесь, но и что у вас на душе. Знаю, мы слишком редко видимся и вы грустите, но я по вам тоже скучаю… так что я бы спросил, как вы там.
Тсуна опустил взгляд и подумал, что всё это время был слишком несправедлив к отцу. И правда острым ножом полоснула по памяти, в которой, раздувшись, словно напившаяся крови пиявка, всплыла отвратительная фраза, в детстве не казавшаяся неправильной: «Лучше бы его вообще не было!» Сжав кулаки, парень пристально рассматривал паркетный пол, но ничего не видел. Слез на глазах не было, но не было и сил что-то ответить. А чувство вины, весь последний год острым червячком точившее душу, оскалило клыки и со всей силы начало рвать ее на куски.
— Ну что, я прошел экзамен? — невесело усмехнувшись, уточнил Ёмицу, а Тсуна выдавил:
— Прости… я думал, тебе на нас наплевать…
Мужчина замер. Эти слова, казалось бы, абсолютно логичные в данной ситуации, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Ведь хоть Ёмицу и понимал, что сын на него зол и ему не хватает отцовского внимания, никогда не думал, что всё настолько плохо. Он наивно полагал, будто зарабатывая деньги и обеспечивая семью, показывает им свою любовь, а никогда не высказывавшая недовольство жена, смиренно принимавшая положение вещей, лишь добавляла уверенности в этом странном тезисе. И даже зная, что Тсуне не хватает отцовского внимания, и встречаясь с ним лишь несколько раз в год, Ёмицу верил в сына и его любовь, а потому искренне считал, будто тот в него тоже верит.
— Но я же звонил… писал… — растеряно пробормотал он, и Тсуна удивлено покосился на отца, которого никогда прежде не видел таким потерянным. И старые обиды померкли, а чувство вины начало атаковать еще сильнее.
— Но ты ведь никогда не говорил… Всегда приезжал, пил пиво, болтал с мамой и заваливался спать. А я… Ты же только шутил!
— Но ты ведь сам меня избегал! Я думал, ты просто стыдишься такого безалаберного отца, потому сам не хочешь со мной общаться!
Отчасти это было правдой, и Тсуна не знал, что сказать, но мощным усилием воли пнув собственную гордость и стыд, осторожно сказал:
— Так и было. Но мне тебя всё равно не хватало.
И на этот раз Ёмицу понял, насколько ошибался. Столько лет он возглавлял разведку, столько лет управлял могущественной тайной организацией, столько лет вел допросы, научившись читать людей как открытую книгу, а вот собственного сына понять не смог. Хотел защитить жену от излишних треволнений, и потому носил маску беззаботного шахтера, впрочем, если уж говорить начистоту, эта роль ему на самом деле нравилась: позволяла расслабиться и забыть о тревогах. Вот только сын, отдалившийся от него после первой же полугодовой отлучки, по возвращении отца начал его сторониться, и Ёмицу подумал, что виной тому обида, но не стал утешать ребенка обещаниями больше никогда не уезжать — он просто сказал, что работа очень важна, и если он не будет работать, им всем нечего будет есть. А потому попросил сына быть сильным и поддержать маму. Но не задумался о том, что буквально переложил на плечи ребенка свою обязанность, не объяснив ему, что это не побег, а вынужденная необходимость, не сказав, что и сам хотел бы остаться, но не может… И потому Тсунаёши решил, что отец попросту бросил их. Умчался в свою шахту, чтобы вести легкую жизнь где-то далеко, где не надо волноваться о жене и ребенке. Он почувствовал себя ненужным. Просто потому, что ему не сказали обратного. И год за годом ситуация становилась лишь хуже, а обида переросла в стойкое неприятие отца, стыд за его образ жизни и чуть ли не отвращение к тому, с какой легкостью тот возвращался домой и вскоре снова исчезал как ни в чем не бывало. И ни разу за эти годы Ёмицу не развеял сомнения сына, сказав, что тот ему нужен. Просто видел, что Тсуна всё больше его сторонится, и потому не настаивал на задушевных беседах и совместных мероприятиях. Он практически потерял собственного сына. И если бы сейчас Тсунаёши не сказал правду, всё могло бы стать только хуже. Эта простая истина ударила главу CEDEF под дых, выбив разом весь воздух из легких. И он просто молча смотрел на сына, не желая верить, что мог окончательно его потерять, но всё же понимая, что это правда.
— Извини, я не думал, что мы с мамой тебе и правда важны, — тихо добавил Тсуна, так и не дождавшись ответа отца. — Но теперь понимаю… Извини за всё.