— Спасибо, Тсуна-кун, тогда, наверное, мне надо почаще улыбаться, — сказала она и начала перевязывать его руку кипенно-белым платком. Идеальная чистота была уничтожена коричневыми мазками, запекшаяся кровь не желала исчезать под саваном бесследно. Но на нее уже никто не обращал внимания.
— Я это… ну… Прости, я вел себя так… — пробормотал Тсуна, бегая взглядом по полу. Чувство стыда наконец перевесило.
— Не извиняйся, я понимаю. И никому не скажу, — улыбнулась Киоко, старясь не причинить боли продолжая накладывать повязку. — У всех бывают моменты, которые одному не пережить. Тогда нужно, чтобы друг подставил плечо. Я… Тсуна-кун, я мало что могу сделать, но если тебе будет плохо, я всегда подставлю тебе плечо.
— Потому что ты мой друг? — снова не подумав, спросил Тсуна, но в его голосе сквозила обреченность. Вот только Киоко не ответила. Она завязала углы платка аккуратным узелком и, не глядя на Саваду, прошептала:
— Просто положись на меня, ладно?
И Тсуна понял, что мир на самом деле изменился. Потому что… «Она не ответила. Она ведь не… Но она расстроилась, когда я отпустил ее — и тут, и на дороге. И вообще… но она же не?.. или?.. Не может же это быть правдой! Но… а если может?»
— Обещаю, — ответил Тсуна, напряженно вглядываясь в лицо девушки, сверлившей взглядом некогда белый платок. И на ее плотно сжатых губах тут же появилась счастливая улыбка, а глаза, цвета сахарной карамели, посмотрели на Саваду с благодарностью и… нет, ему не показалось. С нежностью.
«Да не может быть!» Но почему не может? Потому что ты «бесполезный тунец»? Потому что ты не веришь в себя? Потому что ты слабак? Но это неправда. И Киоко поняла эту истину гораздо раньше тебя самого.
— Спасибо, Тсуна… кун. — Румянец залил бледные щеки, а Саваде захотелось произнести имя сестры Рёхея без именного суффикса. Просто чтобы она тоже перестала называть его формально-вежливо. Но он не мог. Пока не мог.
— Тебе спасибо, Киоко… чан, — маленькая заминка, всего на секунду, но по выражению глаз Сасагавы Тсуна понял, что именной суффикс добавил зря. И сердце бешено забилось в груди, разрешая хозяину наконец перестать бояться. Он решил, что больше не будет убегать. Даже от возможного главного разочарования в жизни — от отказа и смеха в ответ на признание. Тсуна просто наконец поверил, что и его могут любить.
— Всегда пожалуйста, — кивнула девушка и поднялась. — Пойдем к доктору Шамалу? Мне кажется, придется швы накладывать. Думаю, переломов нет, но всё равно надо к нему сходить.
— Да, — Тсуна собирался было подняться, но, увидев протянутую руку девушки, озадачил себя вопросом, стоит ли принимать ее помощь. Дилемму разрешило только что данное обещание, и Савада, опершись на руку Киоко, наконец встал, получив в награду за решение счастливую улыбку, ничуть не похожую на сдержанную маску идеальной “ямато надешико”. Тсуна мысленно ликовал.
— Я тебя провожу и подожду у доктора, ладно?
Падение с небес на грешную землю. Бежевый халат в пол, абсолютно закрытый и ни капли не вызывающий, не отменял того факта, что Киоко не должна была сейчас показываться на люди. Тем более не должна была идти к главному ловеласу Вонголы. И чувство собственничества, отнюдь не являвшееся ревностью, заставило Саваду, почесав кончик носа, осторожно предложить:
— Давай лучше ты сначала оденешься, а потом к доктору пойдем?
Повисла тишина. Румянец заливал щеки девушки неотвратимой багряной лавиной, и Тсуна косился на нее, опустив голову и отчаянно надеясь на положительный ответ.
— Прости, я прибежала, как только поняла, что это ты стучишь в стену… — бормотание резко вцепившейся в ворот халата девушки отчего-то заставило Тсуну улыбнуться. — Я сейчас переоденусь, только подожди, я…
Она кинулась было к двери, босыми ногами ступая по холодному полу и не замечая этого, как не замечала холода всю эту ночь, но Тсуна бросился наперерез и загородил собой дверь. Киоко удивленно замерла, Савада приложил палец к губам, призывая ее к тишине, и, осторожно приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Где-то вдалеке свернула к лестнице высокая фигура одного из работников усадьбы и пропала. Тишина заполнила коридор, но Тсуна знал, что это ненадолго. Подозвав Киоко жестом, он кивнул, и девушка, тихо ступая по паркетным доскам, пробежала к двери в соседнюю комнату. Скрывшись у себя, она облегчено вздохнула, Тсуна прислонился лбом к косяку своей спальни, и их мысли об одном и том же человеке слились в одну: «Он бы меня убил…»
Нет, конечно, Рёхей не стал бы убивать лучшего друга и тем более любимую сестру. Но заехать этому самому другу в глаз кулаком и накричать на сестру, а уж после попытаться разобраться в ситуации вполне мог. И перед Савадой возник новый вопрос: «Если я признаюсь Киоко-чан, и всё будет хорошо… ну вдруг?.. то как мне рассказать об этом старшему брату? Он будет в ужасе… Он ведь до сих пор относится к Киоко-чан как к маленькой. Она для него никогда не вырастет, потому он и оберегает ее ото всего…» Вот только Тсуна еще не понимал, что хоть причины у них с боксером разнились, следствие было одно — они оба желали защитить Киоко ото всего мира. И Рёхей об этом отлично знал.
Ночь осталась где-то далеко, за гранью рассвета, но Тсуна, дожидаясь девушку у своей двери, вернулся мыслями к главному вопросу. Имеет ли он право продолжать жить как ни в чем не бывало? Нет. Это он знал точно. Но и наказывать себя не хотел. Он видел, что наказание, которое избрал для себя иллюзионист, убивший не одного невинного человека, чуть его не сломало. И сейчас, наконец, понял, что это всё было лишним. Нужно не наказывать себя, а искупать вину. Только вот не каждый может принять эту истину, и если некоторые могут посвятить жизнь борьбе за светлую карму, другие считают, что главное — заплатить болью за боль. Тсуна никогда не думал, что месть — лучший выход, и он принял слова Киоко. Мукуро всегда жил с мыслью, что отмщение — главное для тех, кто испытал боль. И он решил заплатить собственной болью за боль своих жертв, подарив своим друзьям боль их давнего врага. И оба решения были справедливы. Для каждого из них…
А Колесо Сансары медленно продолжало свой бег, не считая нужным сообщать людям истину. Ведь именно их выбор определял их дальнейшую судьбу — каждую секунду бесконечного бега по кругу…
========== 36) План ==========
Савада появился в библиотеке около десяти утра. После посещения кабинета доктора Шамала, где ему наложили пять швов и подивились на удивительную крепость костей, отделавшихся небольшой трещиной третьей фаланги мизинца, парень отправился на поиски иллюзиониста. В спальне его не было, в комнатах друзей, гостиной и столовой тоже, Тсуна даже пробовал искать его в подвале, но ни у камер пленников, коих оказалось на удивление много, ни возле вчерашнего жуткого каземата, вызвавшего у Тсуны острый приступ тошноты, Мукуро не оказалось. Зато он обнаружился в библиотеке, куда Тсуна отчего-то не подумал заглянуть раньше.
Фокусник, надевший привычный костюм цвета хаки — не тот, что вчера! Другой! Не покрытый коричневыми пятнами! — сидел на полюбившемся ему диване в рассеянном свете торшера и сосредоточенно листал химическую энциклопедию. Хром сидела рядом и увлеченно читала не менее толстый фолиант на ту же тему. За столами над объемными книгами корпели Ямамото и Рёхей, причем последний отчаянно зевал и постоянно косился на дверь, но всё же выполнял необходимую работу. Поздоровавшись с друзьями и пройдя мимо них так, чтобы перебинтованную левую руку не было видно, парень прошмыгнул к фокуснику и, понизив голос до шепота, попросил:
— Привет. Извините, что мешаю. Мукуро, отойдем?
— Добрый день, босс, — ответила Наги, оторвавшись от чтения, и взволновано посмотрела на фокусника. — Мукуро-сама…
— Я же говорил, без суффикса, — перебил ее тот и подарил девушке слабое подобие улыбки — чуть приподнятые уголки губ. А впрочем, в отличие от его обычных ухмылок, эта улыбка была настоящей. И Тсуна подумал: «Что-то изменилось. Если он ее и не любил, то точно ценил, только близко не подпускал. А сейчас подпустил. Может, он всё же ее?..»
Закончить мысль Саваде не удалось. Улыбка иллюзиониста поблекла, он обернулся к Тсуне и смерил его холодным, чуть раздраженным взглядом, но поднялся. Обсуждать вчерашний вечер рядом с остальной Вонголой ему не хотелось. Впрочем, ему вообще не хотелось обсуждать этот ужас, но настырность Савады была всем известна, и потому Мукуро выбрал из двух зол меньшее: пойти за товарищем ему казалось лучшей идеей, нежели выслушивать его вопросы рядом с другими Хранителями. Вот только оказавшись в темном — холодном, неправильном, вязком — коридоре, иллюзионист не услышал ни единого вопроса. Пару секунд Тсуна всматривался в его глаза, а затем улыбнулся и протянул правую, не покалеченную руку, тихо сказав: