— Для меня необычно…
Она умчалась в свою комнату раньше, чем Савада успел что-либо сказать. Просто выскочила за дверь, вернулась, подхватила с кровати остальные подарки, быстро поклонилась, шепнула: «Спасибо, Тсуна…» — и убежала. Он не расслышал, был ли произнесен именной суффикс, и очень надеялся, что нет. А Киоко, закрывшись в своей комнате, кружилась в обнимку с бежевым платьем, и как мантру повторяла всего одно слово. Имя, лишенное ненужного суффикса.
***
— Скажи, Диана, черепа всегда смеются?
— Всегда, Клаус, всегда. Они скалят зубы, точно зная, что ждет суетящихся смертных.
— Диана, День Мертвых — красивый праздник, ведь правда?
— Правда, Клаус, правда. Мертвецы не лгут, не предают, не забирают принадлежащее тебе по праву. Они прекрасны в своем безмолвии.
— Поехали в Мексику, Диана. Когда всё это закончится, поехали в Мексику. Есть сладкие смеющиеся черепа, ставить свечи на чужих могилах и радоваться дню Мертвых! Viva el Día de los Muertos!
— Viva! Но Клаус… это никогда не закончится.
Ее беззвучный смех был похож на смех черепа. Немец, стянув галстук и глядя на полный бокал виски, сидел на диване, притянув колени к груди. Ботинки аккуратно стояли у низкого столика, между ярко пылающим камином и потертым диваном цвета старой очищенной фисташки. Диана закружилась по комнате, и Хоффман шепнул:
— Ненавижу.
— Я знаю, дорогой, я знаю! — вновь рассмеялась охотница. Ее Колосс был почти сломлен дурными вестями, уместившимися на крохотном клочке бумаги. Пепел в камине еще хранил аромат чернил, что затейливой латинской вязью вывели простые слова: «Carcinoma ventriculi».
— Рак желудка операбелен, — нахмурился немец и поднялся. Ее смех, этот ненавистный смех самой смерти, всегда заставлял его взять себя в руки. Даже на краю Ада. Даже в пустыне без капли воды, когда она и сама не знала, в какой стороне город. Даже когда его ранили в живот, и он прополз полквартала, прежде чем наткнулся на бродившего по ночным окраинам Берлина пешехода. Он не умел сдаваться. За это она его и ценила.
— У тебя первая стадия, так что вполне вероятно, операция поможет. — Диана замерла у двери. Черные волосы дивным шелком подчеркнули худобу плеч.
— Диана, я буду смеяться как ты? — тихо спросил Клаус.
— Да, дорогой.
— И тогда я смогу отправиться в Мексику, — он усмехнулся. В два шага преодолев расстояние до девушки, немец сжал ее горло и, заглянув в невеселые, полные мрачного фатализма глаза, прошептал: — Я стану призраком и отправлюсь смеяться на Дне Мертвых. Если же нет, я буду смеяться в Аду. Вечность. И Мексика придет ко мне туда. Мексиканские католики ведь наверняка попадают в один котел с немецкими. Мы будем вечно праздновать наш день. Смехом.
— Я знаю, дорогой, я знаю. Потому что ты никогда не сдаешься, — она ласково провела ладонью по его волосам — неидеальным, растрепанным, неправильным — и улыбнулась.
— Мы никогда не сдаемся, — рассмеялся Хоффман и подошел к зеркалу. Камин весело потрескивал, стремясь соответствовать людям, всегда смеющимся рядом со смертью. Зубья изящного гребня прокладывали тонкие дорожки между мягкими соломенными волосами. Разравнивая, приглаживая, укладывая паутинку к паутинке, зубцы скалились, выжидая момент, когда можно будет вонзить клыки в незащищенную плоть. Но Клаус Хоффман всегда был настороже. И его руки не допускали ошибок.
В дверь негромко постучали. На вопрос, кто там, заданный без отрыва от зеркала, пригревшегося в тепле камина, был получен ожидаемый ответ: пришел один из помощников, состоявший в «ближнем кругу», и бывший почти доверенным лицом. По-настоящему доверял немец только Диане.
Дверь плавно распахнулась, женщина не сдвинулась с места. Черное дерево, словно нож в масло, проникло в белое платье. Вспороло щиколотку, голень, бедро и запястье, вошло в брюшную полость, пересчитало все зубы. Диана улыбалась, как мексиканский сахарный черепок.
— Шеф, Девятый босс Вонголы спрашивал, возможно ли как-то замять шумиху вокруг наследника. Вы не давали ему прямого ответа, так что он всё еще надеется купить опровержение слухам. Поговорите с ним в следующий раз?
— Конечно, — бросил Хоффман, проведя кончиками пальцев по идеально приглаженным вискам. Гребень лег на камин, и мужчина, холодно усмехнувшись, дал неожиданный для помощника ответ: — Я поговорю с ним, но от сделки откажусь. Его деньги против уничтожения мальчишки? Выбор очевиден. Этот Савада мне мешает. Он слишком много копает. Ему надо заткнуть рот. Поэтому свяжи-ка меня с Девятым, а затем с Десятым. Хватит с меня хождения вокруг да около. Савада не понимает намеков. Пора бы бросить ему открытый вызов.
— Шеф, Вы уверены? Девятый предлагает огромные деньги! — Брови помощника, казалось, готовы были взлететь к потолку, а глаза так и норовили вылезти из орбит. От прибыли Клаус Хоффман прежде никогда не отказывался. Даже если возникала угроза его жизни.
— Ты собираешься спорить? — Всё та же усмешка, всё тот же довольный прической взгляд, обращенный на зеркало. И ледяной голос, вызывающий мурашки даже на спинах бывалых солдат.
— Нет, сейчас свяжу Вас с ними… Разрешите идти?
— Конечно, — и снова елей, патока и масло. Ни грамма холода. Сплошной обман.
С легким поклоном мужчина покинул гостиную загородного дома хозяина и бегом кинулся выполнять поручение. Он слишком хорошо знал, что скрывается за доброжелательным тоном босса. А еще он знал, что Хоффман не любит пачкать руки, и потому всегда придумывает изящные, беспощадные способы избавиться от неугодных людей, не вмешиваясь лично. Почти.
— Оу, так ты решил уничтожить малыша Саваду? А я думала, тебе важнее прибыль, — подколола женщина напарника.
— Дорогая моя Диана, он начал рыть в верном направлении. Так что ты отлично понимаешь: нам нужно заткнуть его.
— Безусловно, но тебе ведь необходима срочная операция…
— Это подождет, — Хоффман усмехнулся, и зашедшая ему за спину женщина, не отразившаяся в зеркале, начала неспешно массировать напряженные плечи. — Нам сейчас нужно избавиться от этого парнишки. Точнее, у меня есть к нему дело, способное принести огромную выгоду нам обоим, и я надеюсь с ним договориться. Но если он откажется сотрудничать, ты знаешь, что будет. Придется продумывать очередной многоходовый план по стиранию неугодных с лица земли, однако я уже сейчас могу пообещать тебе интересное зрелище.
— О, я люблю твои Дни Мертвых, дорогой! — с нескрываемым восторгом ответила Диана, всё сильнее сжимая цепкие, как лапки паука, пальцы. — Они даже ярче мексиканских!
— Потому что на них идут настоящие похороны, а не парады в честь давно ушедших, — рассмеялся Хоффман и обернулся.
Ее пальцы легли ему на шею. Его — с силой сдавили давно мертвое горло. Она рассмеялась. Ей нравилось переживать собственную смерть снова и снова, особенно от рук человека, как никто другой понимавшего ее. Понимавшего девочку, в десять лет переворачивавшую изувеченные трупы, чтобы вытащить из-под них целебную траву. Девочка тогда не обращала внимания на кровь, ей было всё равно. А позже, умерев от рук спартанских воинов, пришедших в ее деревню, девушка полюбила алый. Полюбила наблюдать за тем, как капля за каплей рубиновый дождь вычерчивает одно имя за другим на надгробиях. Она ненавидела людей. Как Лия, Ребекка и Вольфрам. Но, в отличие от них, она любила причинять людям боль.
Ее возлюбленный сдал ее на растерзание солдатам, чтобы спастись самому, и сбежал. Его настиг меч не пожелавшего отпустить трусливого мужчину спартанца. А ее… что ж, она боролась до конца и умерла, но не проиграла. Просто возненавидела весь род людской. А гнев и ненависть, испепелившие некогда безразличную ко всему душу, доказали создателю артефакта, что лучшей кандидатуры для духа Меча Раздора не найти. Ее пленили навечно. И она была этому рада.
— Viva el Día de los Muertos! — рассмеялась мертвая женщина.
— Viva! — ответил ей еще живой мужчина.
Камин забывал запах чернил. Пепел со страшным диагнозом смешался с прахом дерева. Операции по резекции желудка Клаус Хоффман предпочел очередную войну. Он знал, что попадет в Ад навечно, и не стремился туда, но победы для него всё же были намного важнее жизни. А впрочем, он отлично знал, что Савада мог обнаружить в Египте, и потому должен был уничтожить врага первым. Ведь лучшее средство защиты — это нападение. Только вот сначала Хоффман хотел попробовать договориться с мальчишкой об очень выгодной для них обоих сделке, и ради нее он готов был рискнуть многим. Не потому, что немец ненавидел упускать свою выгоду — потому, что в этот раз выигрыш мог дать ему слишком важную и желанную возможность… Но если сделка сорвется, всегда можно будет свернуть диалог и уничтожить оппонента. Нанять киллера, подослать отравителя, устроить взрыв… вариантов масса. Только сначала надо всё же рискнуть и попробовать совершить сделку. Что будет дальше — жизнь или смерть — решит исход этой игры с крайне высокой ставкой.