И наконец - о встрече двух героев намечающегося лыра. Слово «полусидя» традиционно используется как синоним слова «полулежа», никогда не «полустоя», так что, когда вы пишите, что ваш герой «полусидел на высоком табурете», это выглядит довольно странно. Первое, что отмечает героиня - это «длинные мускулистые ноги, которые не скрывала грубая ткань светлых джинсов». Знаете, если бы на нем была хакама или шаровары, я бы понял это ваше уточнение про то, что они не скрывали ноги персонажа, но джинсы вообще ноги не скрывают. Никогда. «Скульптурное лицо и аккуратная стрижка, производили благоприятное впечатление, и Айрин совсем не удивилась, что ее подружка готова говорить о шефе бесконечно». Вообще пылкая влюбленность в начальника, научного руководителя или другое наделенное властью лицо - очень распространенное явление, и опирается она, чаще всего, отнюдь не на «скульптурное лицо», но хорошо, допустим, что ГГ судит о ситуации в меру своего жизненного опыта.
Но лучше всего в этой сцене - тот момент, когда Шеф оборачивается и видит героиню. «Его глаза невольно стали опускаться ниже, по высокой, мерцающей в полутьме шее...». Даже если забыть о том, что взгляд, который опускается по шее, вызывает ассоциации только с жирафом, выражение «высокая мерцающая шея» - это сильно.
Но, пожалуй, хуже всего в этой сцене то, что все это «магическое притяжение», которое испытывает Шеф к ГГ, основано исключительно на ее «мерцающей шее», платье и «точеных ножках». Она еще не успела рта раскрыть, он еще ничего не знает о ней, как о человеке, но он уже залип на ее грудь и платье, и читателю, по-видимому, предлагается сочувствовать его внезапно вспыхнувшему вожделению. Такой прием приемлем для литературы восемнадцатого-девятнадцатого века, когда женщину воспринимали, как красивый манекен, вешалку для красивых платьев и для бижутерии, но в двадцать первом веке такое отношение героя к женщине выглядит довольно глупо.
Дмитрий Манасыпов, "Окопные-1"
Язык с первых же сточек радует корявостью - «чтобы нагреть воды для помывки четырех молодых организмов» - и жаргонизмами: «сколько «потом» они торчали - думать не хотелось». Торчать в данном случае значит не то, что вы подумали, а «задолжать». И если все эти «торчать» и «стырить» все-таки работают на атмосферу, то про «помывку молодых организмов» даже этого не скажешь.
Но главная проблема этого рассказа - не язык, а абсолютная бессодержательность. Сначала герои, заросшие грязью в окопах, решают помыться и с трудом это решение осуществляют - воруют у местных дрова, таскают воду и т.д. Что и почему случается потом, мне объяснить довольно трудно, хотя я перечитал этот кусок рассказа трижды. Один из солдат пытается помыться, видит, как по его ноге стекают сажа, грязь и копоть, почему-то от этой картины у него случается флэшбек, в котором только что раненый в ногу капитан кричит и воет, а из раны под его коленом торчит кость. Сразу же после этого флэшбека автор с чувством выполненного долга подводит итоги рассказа: «Помыться он все-таки успел. Грохотать начало позже. Как раз, когда под натянутые палатки решил отправиться Палыч». Единственная реакция после прочтения рассказа (правильнее было бы сказать, миниатюры) - «что это, бл***ь, было?! И почему эту зарисовку автор помещает в раздел «Юмор»? Где тут юмор, что тут вообще смешного?». В тэгах автор специально уточняет: «черный юмор». Может, кто-то его там и отыскал, ведь ставили же люди лайки этому рассказу. На мой вкус, нет тут ни черного, ни белого, ни серо-буро-малинового юмора. А заодно - нет смысла и хоть сколько-нибудь внятного сюжета.
Сергей Печеркин, Джули Айгелено, "Волчья доля"
По поводу картинок в тексте. Это хороший прием, если вы - иллюстратор от Бога. Но в данном случае при чтении одной-единственной страницы текста натыкаешься аж на четыре исключительно посредственных рисунка, которые не помогают, а мешают восприятию. Кто бы ни рисовал эти картинки, автор или кто-то из читателей, лучше всего было бы вынести их все куда-нибудь в отдельный блог с фансервисом, или, во всяком случае, не помещать больше одной картинки на странице - это же не комиксы, в конце концов.
Теперь про текст. Стиль повествования подделан под былинный, но при этом сразу же бросается в глаза, что автор говорит «не своим» языком, что это - только стилизация, к тому же не особенно удачная. Если не верите, проделайте такой эксперимент - сперва прочтите несколько страниц из «Валькирии» или «Лебединой дороги» Марии Семеновой, потом откройте «Волчью долю». Разницу почувствуете сразу же. К тому же, автор часто путается в собственных громоздких языковых конструкциях: «родители о том баяли, считая, что растет у них неумеха, от которой только и польза, что скотину доверить пасти может». Получается, что это героиня может доверить кому-то пасти скотину, но, хотя эта ошибка встречается в самом начале книги (первая страница), автору она не режет глаз - иначе он бы ее обязательно исправил. Впрочем, текст вообще на удивление неряшлив - буквально через пару предложений попадается такое: «дети стали сторониться ее, а она и не переживалО о том», а дальше - «три наречницы, придя на третий день, нарекали девочку долей жизни». Слово «нарекали» здесь употребить никак нельзя. Короче, после первой же страницы делается ясно, что затеянная автором игра со стилем оказалась автору не по зубам.