Так вот оно какое, счастье.
Так вот оно какое, удовольствие.
Я закрыла глаза и заснула под шум дождя за окном, ветер мотал его то вверх, то вниз.
К возвращению Ивара во мне не было ни крупицы ни страха, ни вины. Он ничего не заметил, я была какая всегда. И ребята тоже не заметили. С собой я держалась начистоту, от мыслей не пряталась, а все потому, что ничего плохого не сделала. И это тоже было мне в новинку. Жить без тени. Без темных закоулков, в которые прячут довольно очевидные истины.
Но меня пугало, как я пойду к нему. Еще не имелось формы для того, что между нами было. К тому же я не знала, какие у него мысли — только чувства.
Вдруг нас разделяет пропасть?
Я понесла ему обед, когда Ивар еще сидел за столом, чтобы ясно показать — между мной и тем другим нет ничего, что боится дневного света.
Сердце колотилось в груди, как у девчонки, пока я поднималась по лестнице и думала, как он там меня ждет.
Я скучал по тебе, сказал он тихо, когда я вошла в комнату.
Я остановилась перед ним.
Иди ко мне.
Не сейчас, сказала я.
Нет, иди.
Он внизу, дома.
Александр встал.
Тогда я к тебе пойду, сказал он.
Встал сзади меня, обхватил за талию, поцеловал в затылок.
Ты очень хорошая, прошептал он.
Я тебя люблю, прошептала я. Он задрал мне платье, стянул с меня трусы и вошел в меня. Я наклонилась вперед и оперлась о подоконник. Я дрожала всем телом, и дверь внизу хлопнула в другом мире, далеко-далеко.
Еще, твердила я, еще, еще, еще.
Ты очень хорошая, шептал он.
О, стонала я. О!
Никто не может отнять у меня те дни. Каждое утро я просыпалась счастливая, с таким сильным счастьем, которое защищало меня от всего, делало непобедимой.
Мы почти не говорили, напряжение было слишком велико, мы просто хотели друг друга.
Счастье стало нам щитом.
Послезавтра я уезжаю, сказал он однажды вечером.
Ты не смеешь, сказала я.
Мы найдем способ быть вместе, сказал он.
Ты пообещал, сказала я.
Я тебя люблю, сказал он.
Ты знаешь, что мне до сих пор никто такого не говорил? — спросила я.
Надеюсь, и потом никто и не скажет, ответил он.
Я тебя люблю, сказала я.
А еще был Ивар, дети, соседи, другие солдаты. И встречи по вечерам, тайком, урывками, но слишком мало; и для него мало, и для меня.
У меня нет никого другого, сказал он. Ни семьи, ни друзей закадычных. Я свободен, как ветер. Я так себя не ощущаю, но это факт. Иногда я думаю, какие возможности свобода дает. Что я могу ехать куда хочу, делать, что хочу. Понимаешь?
Да.
Давай со мной на волю.
Я не могу.
А хочешь?
Да.
До того я никогда не думала, что мир открыт. Я знала, что он где-то есть такой открытый, но не для меня, на себя я его не примеряла. И я не поэтому поступила так, как поступила. Просто я думала об Александре все время, каждую минуту чувствовала его рядом, все мои чувства были устремлены к нему. Жить без него мне казалось невыносимо. Невыносимо. Это было как помешательство. Меня тянуло к нему с силой, против которой я не могла устоять.
Пропади оно пропадом думала я. Со мною вместе.
А дети не пропадут. Они уже большие, справятся. Они сроднились со здешней жизнью. Они не мои, они свои собственные.
Утром, когда никого не было, я сложила рюкзак и спрятала на сеновале. Вечером, когда все уснули, я взяла его и пошла вдоль ограды к лесной опушке на краю хутора, он ждал меня там.
Мы поцеловались через ограду, прежде чем я стала перелезать через нее.
У тебя последний шанс передумать, сказал он.
Я не передумала, ответила я.
Я — дезертир, сказал он. Поймают — повесят.
Идем, сказала я, взяла его за руку и пошла к фьорду в линялом свете июньской ночи.
Через час нас подобрала лодка, рыбачья шхуна, оба хозяина, братья, были на борту, Александр им заплатил.
Я знала их с детства, они никак не ожидали увидеть меня здесь, и было заметно, как им неприятно.
Меня развезло от вони бензина и качки, но все же я поспала несколько часов, положив голову Александру на колени.
Мы дошли до места к полудню следующего дня. Было облачно, холодно, фьорд под горами казался черным. Братья подвели лодку вплотную к скалам, я взяла рюкзак и спрыгнула на выступ.